— Я никогда не думал, что Акаси относится к людям, которые на это способны. Однако я не видел его много лет. Люди меняются. Посмотри хотя бы на меня.
— А кто мог хотеть его смерти? Может, он кого-то боялся?
Судзуки фыркнул:
— Уверен, что его смерти хотели многие. Акаси совершил немало зла. Но вряд ли он кого-то боялся.
— Почему?
Судзуки пожал плечами.
— Дело не в том, что он вообще не испытывал страха. Скорее он всегда правильно оценивал ситуацию. Я бы сказал, что Акаси был самым толковым ублюдком из всех, кого мне довелось знать.
— Тогда начнем сначала. Я хочу знать все, что знаешь ты.
Судзуки вздохнул —
— Сначала, очень давно, мы были напарниками в полицейском управлении Нэримы. Скажу так — Акаси рыл носом землю. Он пер как танк. Я ни у кого такой раскрываемости не видел. Уже через несколько лет он перешел на работу в первый отдел Сибуи и получил право собрать собственную команду.
— Думаю, тебе повезло.
— Да, и мне, и этому дебилу Номуре. Честно говоря, этот выбор поначалу меня смутил. Номура неплохой парень, но на решение любой простой задачи у него уходила куча времени. Он задумывался над бессмысленными мелочами и не замечал важного. Он полностью зависел от Акаси, словно умственно отсталый братишка или вроде того. Хотя в какой-то момент мы его полюбили.
Внезапно Судзуки харкнул кровью на барную стойку, а глаза его заслезились. Как только он смог вновь нормально дышать, небрежно вытер кровь салфеткой.
— Тебе нужно сходить к врачу.
— У меня нет страховки, меня не примут. Так что давай просто поскорее закончим с твоими вопросами.
— Хорошо. Ты говорил, что Акаси перевелся.
— О, это целая история. — Судзуки заказал бутылку пива и закурил новую сигарету. — Золотая эпоха нашей работы в полиции. За сравнительно небольшое время Акаси и мы, его верные солдаты, превратились чуть ли не в самых крутых копов. Мы
— И как все закончилось?
Лицо Судзуки сразу как-то скисло, и он посмотрел на сгусток крови в пепельнице.
— Что происходит со всеми везунчиками? Везение заканчивается.
— Продолжай.
— В 1994 году Акаси поручили возглавить инфильтрационное подразделение — работающее полностью на нелегальном положении, хорошо финансируемое и имеющее право действовать как заблагорассудится.
— Инфильтрационное? Внедрение в организованную преступность?
Судзуки отрицательно покачал головой.
—
— Зачем?
— Вся Япония была в то время напугана до усрачки. Секта «Аум Синрикё» совершила атаку в Мацумото и Токио с использованием газа зарин, а люди в полицейском управлении вдруг поняли, что у них нет инструкций для работы в таких ситуациях. Пару лет после этого я не видел Акаси. Не знаю, что случилось с инфильтрационным подразделением, но пара культовых групп была разгромлена, а их члены — осуждены.
— И что потом?
— Акаси вернули в наше подразделение. Нам дали дело, которое никто не хотел брать. Один урод убил трех детей, а затем просто исчез с радаров. У нас еще не было такого сложного дела, однако в конце концов мы смогли установить его личность — его звали Мацуу.
Ивата почувствовал внезапную тяжесть в груди. Он вспомнил, как, в первый раз сидя в кабинете Синдо вместе с Сакаи, услышал ее вопрос:
— Мацуу? — повторил Ивата.
— Да, именно так его звали. Мы нашли каждую «крысу» в Японии и заплатили каждому придурку-стукачу. В конце концов нам удалось сцапать Мацуу в каком-то грязном поле в провинции Тиба. Мы решили, что он прячется в хижине. Акаси велел нам оставаться снаружи, а сам зашел внутрь. Через десять минут вышел один. Сказал,
— Подожди-ка.
— Точно. Так этого ублюдка и звали.
Ивата покачал головой:
— Но его же
Судзуки пожал плечами.
— Полагаю, его должны были поймать. Но я не в курсе нынешней повестки, ты же понимаешь.
— Если он убил трех детей, как он вообще выбрался из этой истории? Его должны были повесить!
— А хрен его знает. Видать, повезло с адвокатом.
С этими словами Судзуки допил свое пиво.
— А такие в этой стране еще встречаются. По всей видимости, Мацуу отсидел свой срок, а затем, после освобождения, стал информатором. И тогда понятно, почему его не могут найти. Стукачей никто не любит.
— Но кого и
— Это ты кумекай сам. А сейчас — хочешь знать, что случилось, или нет?
— Хочу.