Голубые песцы: Повести и рассказы

Анканау отошла в сторону, чтобы брызги не доставали, и присела передохнуть.

Дороги под мысом нет, значит нужно возвращаться назад. Видно, и сегодня уж такой неудачный день. Никто не мог опередить Анканау, потому что на брёвнах, выброшенных волнами, ещё не было знаков владельцев — камешков.

Каменный мыс дрожал под ударами волн. Анканау зябко поёжилась и огляделась. Мутный рассвет вставал над разъярённым морем. Посветлели верхушки волн, как будто озарились изнутри, из морской пучины сказочным светом. Обозначились низкие, тяжёлые облака. Мыс по-прежнему оставался чёрным. И даже если бы выглянуло солнце, каменная громада не улыбнулась.

Анканау откинула назад голову, всматриваясь вверх. Взгляд невольно последовал за едва заметным карнизом, который лепился наискось. А ведь по нему можно пройти! На той стороне мыса никто не был с того дня, как начался шторм. Если не кита, то хоть тюленью тушу должно выкинуть!

Снизу в неверном свете нарождающегося пасмурного дня тропка показалась не такой узкой, как на самом деле. Приходилось плотно прижиматься к холодной мокрой скале и по возможности стараться не смотреть вниз. Но волны кидались на девушку, ветер тормошил за плечи, выбивал из-под платка волосы.

Дважды передохнув, Анканау добралась до поворота. Здесь тропка расширялась и висела уже не над бушующим морем, а над полосой гальки, переходящей в длинную косу. Девушка облегчённо вздохнула и вдруг увидела прямо перед собой две светящиеся точки, обрамлённые красными кружочками. Она слабо вскрикнула, отлепилась от скалы, ноги подогнулись… Уже падая назад, Анканау догадалась и невольно закричала:

— Это же птица!

Тело несколько раз ударилось о камни, и девушка не теряла сознания до того самого момента, как рухнула на мокрую гальку.

…Анканау очнулась от прикосновения чьих-то рук. Кто-то, ещё не видимый, бережно притрагивался к ней.

Над ней на коленях стоял Носов. С мокрой плащ-палатки ручьями стекала вода, под капюшоном блестел козырёк фуражки, а над ним горела красная звёздочка. Анканау подняла руку и, как бы удостоверяясь в том, что жива, дотронулась до звёздочки.

— Она жива! — крикнул кто-то другой, рядом.

— Да, я жива, — подтвердила Анканау слабым голосом и попыталась повернуть голову, чтобы взглянуть на говорящего. Острая боль пронзила темя, и мрак плотным брезентом навалился на неё.

Вторично она очнулась уже на пути в Кэнинымным. Пограничники устроили из плащ-палатки носилки и, ухватившись за оба конца, почти бежали вдоль прибойной черты.

— Передохнём, — предложил шагавший впереди Носов.

— Давай, — тяжело отозвался незнакомый Анканау пограничник, лицо которого она, наконец, разглядела.

Носов заметил, что девушка очнулась, наклонился над ней и спросил:

— Больно?

— Нет, — усмехнулась Анканау. — Невысоко было. Я почти спустилась… А что со мной? Кровь есть?

— Крови нет. Руки и ноги вроде целы, — ответил Носов. — Ты не беспокойся, уже огни селения видать.

Рассвело. Над головой Анканау моталось низкое, затянутое тяжёлыми, мокрыми тучами небо. Пограничники сменились, и она могла видеть лицо Носова.

Было ещё рано. В сенях громко шумел примус. Анканау услышала короткий вскрик матери и грохот упавшего чайника.

Когда её положили на кровать, над ней наклонился отец. Он что-то пытался выговорить толстыми дрожащими губами.

В комнате, тяжело топоча сапогами, переминались с ноги на ногу пограничники. Пришёл врач. Он осмотрел Анканау и объявил, что переломов нет.

Носов, должно быть, только и ждал, что скажет врач. Он подошёл, положил на девичью ладонь свою руку и тихо сказал:

— Я потом приду, навещу. А сейчас нам надо обратно на пост.

Врач всё же посоветовал показать Анканау специалисту из районного центра. Рультына побежала на почту поговорить по радиотелефону с районной больницей.

Чейвын сидел у постели. Он ещё не совсем оправился от потрясения, и дочь утешала его:

— Всё обошлось хорошо. Только жаль — задержу с подкормкой. Тогда песцы уйдут в другое место.

— Не уйдут. Ты только быстрее поправляйся. А подкормку я повезу.

Когда стали заживать большие синяки и ссадины и в доме снова пошли разговоры об охоте, Рультына попробовала было воспротивиться тому, чтобы Анканау зимой занималась песцовым промыслом, но Чейвын её не поддержал. Он только строго сказал дочери:

— Если ты хочешь быть настоящим охотником, ты должна быть лучше многих. Иначе дело не стоит возни.

Анканау и сама понимала: чтобы окончательно освободиться от снисходительного отношения к себе — надо добыть побольше песцов.

Едва только доктор разрешил ходить, Анканау отправилась в колхозную контору и распаковала большие пачки книг и брошюр, наваленные за председательским столом. Выбрав всё, что касалось песцового промысла, она занялась чтением.

— Никогда такого не было, чтобы охотник учился по книгам, — заметил Чейвын, глядя, как дочь усердно штудирует тощие брошюры. — Давай лучше договоримся так: мы с тобой соревнуемся.

— Давай! — озорно ответила Анканау.