Голубые песцы: Повести и рассказы

Цой стащил с ног тяжёлые унты из собачьего меха и положил их подошвами на тёплые батареи. Потом сел на кровать, свесив ноги в толстых шерстяных носках. В таком виде начальник облместпрома имел какой-то домашний, обыкновенный вид. Он стал расспрашивать Тыплилыка о песцах.

— Значит, голубые? О! Надо посмотреть.

— Чего их смотреть? — лениво отозвался Тыплилык. — Ничего в них красивого нет.

— А всё же любопытно, — сказал Цой.

Тыплилык пообещал как-нибудь сводить его в самолёт поглядеть на необыкновенных пассажиров.

Вскоре Цоя пригласили на партию преферанса.

В коридоре не прекращался топот, сквозь тонкую фанерную дверь доносился громкий смех, кто-то спорил с Полиной Андреевной.

— Шумно стало у нас, — заметил Урэвтэгин.

— Да, — согласился Тыплилык и вздохнул. — Хоть бы завтра погода улучшилась. Вылететь бы… Осталось-то ведь пустяки — двенадцать часов лёту. Мои лётчики даже согласны лететь без ночёвки в Анадыре. Только сядут заправиться — и дальше.

— Скучное дело сидеть в аэропорту, — со знанием дела сказал Урэвтэгин. — Сегодня должны показать кино в честь приезда большого начальства. А послезавтра праздник. Тридцать лет Чукотскому национальному округу.

— Ровно столько, сколько мне, — сказал Тыплилык.

— Ровесники.

Тыплилык хотел сказать, что он родился в тот же день, когда будет торжество, — десятого декабря, но почему-то промолчал.

Вообще Тыплилык не шумный человек. Даже застенчив. Он твёрдо помнил слова, сказанные ему при вступлении на пост комсомольского секретаря: скромность украшает большевика. Сдерживая себя многие годы, он так к этому привык, что стал даже излишне молчалив. Не любил говорить о заботах — нельзя смешивать личное с общественным, хотя сегодня с самого утра он не мог избавиться от беспокойства за судьбу песцов. Вся сложность в том, что он не мог вслух сказать о песцовом корме — сам, только сам виноват. Никто его не ограничивал. И если в этом признаться сейчас, не сочтут ли такое признание проявлением беспомощности? Допустим, он скажет, где-то раздобудут корм, а погода завтра наладится, и вся затея окажется ненужной. От этих размышлений Тыплилык даже глухо застонал, забыв о присутствии Урэвтэгина.

Охотник насторожился и подошёл к Тыплилыку.

— Ты что, Иван? Не заболел ли?

— Да нет, — отмахнулся Тыплилык. — Вспомнилось что-то.

— В скуке только и живёшь воспоминаниями, — глубокомысленно заметил Урэвтэгин.

Перед обедом Тыплилык ещё раз тщательно осмотрел зверей, добавил снегу в клетки и направился в столовую. Шагая по безлюдному аэродрому, он подумал о том, что в безделье человек уподобляется зверю и начинает мерить время от еды до еды. Войдя в зал, он с минутку соображал, пока не убедился, что его место занято.

За его персональным столом сидел Баштанов, а от раздаточного окошка к столу носился с тарелками областной комсомольский работник Богомазов. Баштанов разговаривал с заслуженным артистом Гурьевским, должно быть, о чём-то очень весёлом. Артист жестикулировал, как на сцене, и закатывал глаза.

Баштанов громко смеялся, и на его лице не было никакой солидности, той невидимой, но заметной печати, которую накладывает на человека высокая должность.

Тыплилык постоял в дверях и вернулся в холодный тамбур.

Он сел на длинную заиндевелую скамейку.

О Баштанове Тыплилык много слышал. Несколько лет назад тот работал секретарём соседнего Портовского района, а ещё раньше в Кытрыне строил больницу. Потом Баштанов учился в Высшей партийной школе. Тыплилык не предполагал, что Баштанов такой молодой. Ему от силы было лет сорок. Да и вёл он себя легкомысленно. Не то что Михненко. Тот как скажет слово — вода в графине волной ходит, даром что такой маленький.

Из столовой уже выходили пообедавшие. И каждый считал своим долгом осведомиться у Тыплилыка о самочувствии голубых песцов. Аристка Майя Решетова подошла к Тыплилыку.

— Почему вы не обедаете? — спросила она.

— Мой стол заняло начальство, — ответил Тыплилык.

— А вы садитесь за наш. Он освободился.

Тыплилык вошёл в зал и бочком пробрался меж тесно поставленных столиков к свободному месту.

Получив тарелку, Тыплилык сел и принялся за еду. Хлебая суп, он не переставал думать о песцах. Надо же было ему соглашаться ехать в Якутск! Он вспомнил свой тихий кабинет, заставленный шкафами, чёрную настольную лампу и чернильный прибор из моржовой кости на столе. Под толстым стеклом образцы заполненных бланков, табель-календарь…

После обеда в номере собрались все трое — Урэвтэгин, Цой и Тыплилык.

Охотник закурил, снял торбаса и вытянулся на кровати поверх одеяла. Тыплилык знал, что Урэвтэгин вовсе не собирался спать. Эти приготовления предшествовали долгому, обстоятельному разговору. А темы он выбирал такие, будто был по меньшей мере председателем райисполкома.