Голубые родники

…Я шагал по придонской дороге к Непрядве и думал о том, как в трудный восемнадцатый год — год голодных очередей, год беспризорников — Ленин, гуляя по Кремлю, заметил в одной из церквей разбитое окно. Он сделал суровый выговор хранителю соборов.

Епифань, я верю, не уйдет в небытие, будет жить. Я непременно еще раз приеду к тебе, милый старый город (не буду называть тебя поселком, хоть и есть на то повеление Тульского облисполкома), молодость земли Русской, Епифань…

Поле Куликово

Как трепетно и плавно

течет через века

глубокая Непрядва —

славянская река.

Здесь зародилась правда

и песня началась.

Здесь, на реке Непрядве,

Россия родилась!

Юрий Панкратов

Степные ветры здесь удивительно пахнут спелой рожью, чебрецом и мятой, перебродившей земляникой и еще чем-то родным, тебе одному понятным. Они озорно гонят широкие волны густых хлебов и пестреющих на холмах ромашек. Степь без конца и края, и посреди нее узенькая змейка Дона. Он не видел на своих плечах барж и плотов, не слышал пароходных гудков. Осторожно, словно боясь потревожить вековую тишину, пробирается по равнине все к югу и к югу.

Уже за околицей Епифани я смог разглядеть в сизоватой дымке стрельчатые очертания Красного холма и высокую чугунную колонну на нем. Она то пропадала, скрываясь за редкими перелесками, то появлялась вновь, становясь нее ближе, все зримее. Занимался новый день, и таявшие росы маревом плыли над Доном, над младшими сестрами его — Непрядвой, Смолкой, Рыхоткой, Нижним Дубяком. У села Татинка асфальт кончался, дальше — брод. Глухо урча, полз через Дон тяжелый грузовик, вода в реке едва доходила до ступиц. Примечаю тропку под водой и, разувшись, подворачиваю брюки, иду в воду. Ложе реки каменистое, течение быстрое, с шумом несет гальку. Шесть веков назад здесь, у Татинки, переправлялось войско Дмитрия Донского. А вот там, у зеленой дубравы, стояли в засаде полки волынского воеводы Боброка и серпуховского князя Владимира…

Дорога уходит вправо, к Непрядве, а впереди — высокий вал, заросший непролазными кустами сирени. В самом центре Красного холма, на том месте, где стоял когда-то шатер Мамая, поднимается на головокружительную высоту — уступ за уступом — пирамида из орудийных стволов, мечей, шлемов, щитов и копий, перевитых дубовыми ветвями, и над нею крест, попирающий опрокинутый полумесяц. В одной из ниш надпись: «Победителю татар великому князу Дмитрию Иоанновичу Донскому — признательное потомство, лета от рождества Христова 1848…»

Этот памятник построен на деньги, пожертвованные русскими людьми. Чтоб увековечить память предков, крестьяне отдавали последнюю копейку, добытую тяжким трудом на барской ниве, потому что не было у людей этих ничего дороже России.

Каждая пядь земли, каждый маленький клочок этого поля орошены кровью русских людей.

Окрестные жители связывают с Куликовым полем не только имя Дмитрия Донского, но еще и Александра Невского. В Татинке мне довелось слышать легенду о том, как еще за сто с лишним лет до Куликовской битвы татары пленили Александра Невского и тащили будто бы его, раненного, до Красного холма. Очнувшись, увидел князь ширь придонскую и сказал: «Тут надо бить басурманов». Сказал — и умер. Летописи говорят иное, но молва все-таки в народе живет…

На Красном холме, если ты русский, по-особенному чувствуешь свою приверженность родной земле. Гуляет ветер над широким полем, шумит густая сирень, и, как отзвуки дальнего грома, невольно чудятся воинственные клики, топот коней и лязг мечей. И будто следы крови на траве, спелая земляника, ею сплошь усеяно поле. Наверное, здесь вот сошлись монах Троицкой лавры Пересвет и басурманский богатырь Челубей; по этой вот балочке, в глубине которой течет крохотный ручеек, отступали сентябрьской ночью 1380 года разгромленные татары. Люди приходят на Красный холм, чтобы слушать тишину, чтобы побыть наедине со своими думами. Позади — все, что прожито, впереди и вокруг тебя — родная земля. Отсюда, с Красного холма, начинается Россия.

Могильные курганы окрест холма за шесть веков, минувших с памятной битвы, все больше оседали под ветрами, размывались дождями, но все еще по-прежнему стоят, будто часовые, стерегущие вечный покой храбрых русских воинов. Похоронив павших, ратники Дмитрия Донского вырубили зеленую дубраву возле села Куликова и построили деревянную церковь с резным иконостасом, поражавшим заморских послов своей красотой и непревзойденным мастерством. Время не пощадило эту церковь, к нам дошла лишь молва о ней.