Голубые шинели

Дидье, бурно размахивая руками, показал мне огромную коробку на заднем сиденье, на которой он проспал полдороги. Насколько я понял, это была полная коробка марихуаны. Мне стало дурно от одной только мысли, что было бы, если бы меня остановили на границе с этим двумя весельчаками. Поэтому, когда в Париже они высадили меня на одной из Центральных улиц, я был несказанно счастлив и, тепло попрощавшись с ними, с несказанным облегчением покинул их пропахшую запретной травкой машину.

Я шел по Елисейским полям, и мне на плечи томно опускался парижский вечер. Со всех сторон из многочисленных кафешек доносились зовущие и незнакомые запахи еды. Я вдруг вспомнил, что почти сутки не ел. Быстро разменяв в каком-то «эксченче» доллары я стал присматриваться к различным кафе, никак не решаясь, куда бы мне зайти. Была уже поздняя очень, но в Париже было тепло и приятно. Бульвар озарялся вспышками и переливами разноцветных реклам, отовсюду слышалась зовущая томная музыка — и вдруг я забыл про все свои несчастья и скитания.

Я перестал себя чувствовать одиноким странником, я был в Париже. Я шел по парижским улицам, и хоть я не знал, где буду сегодня ночевать и что буду завтра делать, но совершенно без всяких на то причин я чувствовал себя счастливым.

Когда голод сделался уже нестерпимым, я все же решился и зашел в одно из понравившихся мне кафе. Столики тут стояли не только внутри, но и снаружи — прямо на улице — и можно было сидеть за таким столиком, вытянув ноги, а мимо тебя могли проноситься машины, но ты все равно чувствовал себя на вершине какого-то неземного блаженства.

Я уселся за один из выставленных на улице столиков, и буквально в считанные мгновенья ко мне подлетел официант, жеманный и галантный.

— Месье? — он выжидающе склонился надо мной.

Я сказал коротко и с очевидным русским акцентом:

— Кофе и меню.

— О, уи, уи, ен момент, — шепнул он и исчез, а через секунду появился с чашечкой горячего крепкого напитка — настоящего парижского кофе, такого терпкого, горького и будоражащего кровь, что от одного глотка с меня слетела вся усталость. А еще он протянул мне меню, разобраться в котором я, конечно же, не мог.

Единственное, что я понял — тут готовят более 400 номеров различных блюд. Но мне-то нужно было от них только одно единственное блюдо — я хотел кусок мяса, нормального сочного мяса. Я не знал как это объяснить.

Но официант, видимо уже привыкший к причудам неговорящих по-французски иностранцев, начал терпеливо выспрашивать меня. Он изобразил разных животных — от овцы до свиньи — и я выбрал то животное, которое мычало. Понятно, что мне должны были принести говядину. Официант пытался уточнить еще что-то, при этом он булькал и шипел, но я уже ничего не понимал Тогда он махнул на меня рукой и умчался. А я остался в ожидании. Плевать, что они там сделают с этим мясом, важно, что я все-таки получу свою говядину, а жареную или вареную — какая мне разница.

Я сидел в блаженстве за столиком, вытянув ноги на мостовую, и поглядывал по сторонам. На бульваре неподалеку от меня какая-то девчушка забавного вида что-то рисовала на мольберте. Ах, да, — вспомнилось мне, — ту же должно быть полно художников. Я с любопытством оглядывал ее. На ней была коротенькая черная юбочка, рыжая коротенькая с большим вырезом майка. Какие-то фиолетовые колготки и большие, почти что солдатские, на толстой подошве ботинки. На вид ей было не больше шестнадцати-семнадцати лет. На лице не было ни капли косметики, жидкие волосики прямыми прядями свисали чуть ниже плеч, и вся она была такая хрупкая и одухотворенная, что немедленно стала для меня как бы символом парижской романтики.

Вот если бы у меня была такая девчонка, — вдруг мелькнула у меня мысль, — может быть, и в жизни у меня все было бы по-другому.

Девчушка, неожиданно почувствовав на себе мой взгляд, обернулась и посмотрела на меня.

Я подмигнул ей, и она доверчиво и радостно улыбнулась мне в ответ. Черт подери, — подумал я, — что ж это они все тут такие доброжелательные в этом Париже!

Мне хотелось быть таким же как и они — и я тоже заулыбался ей и даже сделал такой дурацкий жест, приглашая ее сесть рядом со мной за столик.

Каково же было мое изумление, когда она кивнула и, быстренько собрав свой мольберт, села напротив меня.

— Элен, — нежным голоском сказала она, протягивая через стол мне свою тонкую ручку.

— Тимофей. — ответил я.

Она с удивлением выпучила на мена глаза и попыталась повторить мое имя:

— Тимо-ф-фей?

— Ну можно Тима, — разрешил я.

— Тима? — опять с удивлением повторила Элен.

Я радостно кивнул головой. Мое имя в ее устах звучало чудесной музыкой. Она что-то спросила меня, и я, решив, что она выясняет, из какой я страны, ответил:

— Русский я, Россия.

— Рюс? — поняла она и опять радостно улыбнулась.

Черт возьми, чего они тут все лыбятся, — начал злиться я. Может она проститутка и хочет чтобы я ее снял на вечер? Так мне это на фиг не надо, как бы это выяснить? И я, посмотрев на нее, показал ей один вполне международный жест, как бы спрашивая: