Голубые солдаты

Взревели моторы. Самолет затрясся. На взлетную полосу снова упал широкий луч прожектора. Дверь захлопнулась. Последние минуты на Большой земле. Бодюков прокричал что-то на ухо Колесову. Вася Рязанов, сидевший рядом с Галей, смотрел на нее как-то растерянно, будто не решаясь сказать ей что-то очень и очень важное.

Пилот обернулся, крикнул:

— Готово?

Данильцев вскинул руку.

— Пошли!

И вот мы в воздухе. Круто набрав высоту, самолет лег на заданный курс. Где-то под нами лежала земля.

Через передовые позиции пролетели удачно. Ни слепящих прожекторов, ни огненных вспышек разрывов зенитных снарядов. Видимо, на земле шла артиллерийская перестрелка, в грохоте которой гул нашего самолета не был услышан противником.

Прошло пятьдесят минут полета. Самолет пошел на снижение, затем начал описывать в воздухе большие круги. Мы зашевелились. Нервное напряжение возрастало. Где-то внизу, словно в черной бездне, то вспыхивал, то угасал синий огонек. Казалось, он подмигивал нам ободряюще и зовуще.

Майор Данильцев поднял руку, что означало «приготовиться к десанту». Открылась боковая дверь. Снаружи в самолет ворвался холодный ветер.

Первым прыгнул Колесов. Кивнув нам на прощание, он весело улыбнулся и ринулся во мрак, головой вниз. За ним последовала Галя. На какое-то мгновение она задержалась у двери, затем резко сделала шаг вперед, в пустоту. Бодюков тотчас вылетел за ней ногами вниз — «солдатиком», как прыгают мальчишки с кручи в речку.

Мы с Рязановым с помощью Данильцева сбросили грузовые парашюты. Рязанов взглянул на меня.

— Давай, Вася! — кивнул я.

Он подошел к двери, вытянул руки вперед, будто пытаясь попробовать тьму на ощупь, и выпрыгнул.

Настал мой черед. Мне почудилось, что вместе со струей тугого воздуха в самолет влетел какой-то дикий, залихватский свист. От него невольно сжалось сердце. «Ну, скорее!» — мысленно подстегнул я себя и сразу почувствовал стремительность падения — сладкую и пугающую. Когда прыгаешь с самолета днем, когда видишь землю, купола раскрывшихся парашютов друзей, хочется кричать от восторга. Ночью совсем другое дело. Падение в густой мрак порождает тягостное чувство одиночества. Счет времени кажется обманчивым, замедленным, и невольно ждешь, что вот-вот врежешься в невидимую твердь земли. И все же сдерживаешь в себе мучительное желание выдернуть кольцо парашюта, упорно ведешь счет секундам. Губы шепчут: «…Семнадцать… восемнадцать… девятнадцать… двадцать…». Наконец рука привычно делает рывок. Кто-то будто подхватывает тебя за шиворот на лету, удерживает в воздухе и потом бережно начинает опускать вниз.

Толчок ногами о землю… Откуда-то сверху доносится гул самолета. Времени терять нельзя.

Быстро погасив парашют, я собрал его, наспех обмотал стропами и, перекинув через плечо, двинулся на северо-восток, к месту встречи с товарищами. Светящаяся стрелка компаса ведет меня туда сквозь мрак по незнакомой местности.

Не прошло и часа, как все мы собрались вместе. Вокруг — тишина. Изредка доносились какие-то шорохи, приглушенный писк, шелест крыльев ночных птиц.

— Теперь куда? — спросил шепотом Колесов.

— Никуда, — отозвался я. — До тех пор, пока не увидим сигнала.

Первой его, этот сигнал, заметила Галя. На западе, где в темном небе чуть просматривалась стена леса, то вспыхивал, то угасал огонек. Слабый, едва приметный, но именно тот, который мы искали: синий, манящий, приветливый здесь, во вражеском тылу. Наш родной советский огонек!

Сердце влекло к нему, хотелось броситься туда и закричать: «Мы здесь, товарищи!» Но холодный рассудок удерживал на месте, повторял предостерегающе: «Не торопитесь! Будьте бдительны! Кто может поручиться, что враг не разведал секрета партизанских сигналов? Что произойдет, если синий огонек находится в руках врагов, а не друзей?»

Решил послать Колесова в разведку.

Прошло минут двадцать томительного и напряженного ожидания. В той стороне, куда ушел Колесов, было тихо. Огонек уже не мигал. Мы лежали на земле, молча вглядываясь в темноту, прислушиваясь к каждому шороху.

Бодюков нетерпеливо поглядывал на светящийся циферблат своих наручных часов. Рязанов время от времени приподнимался на локтях, вытягивал шею, будто силясь разорвать какие-то невидимые путы, удерживавшие его на земле. Галя нервно покусывала стебель травинки. Я же думал о том, что предпринять в случае, если Колесов наткнулся на вражескую засаду…

К счастью, все обошлось благополучно. Колесов вернулся с двумя провожатыми. Им было поручено вести нас не на основную стоянку партизан, а на вспомогательную, к той группе, с которой нам предстояло выполнять боевое задание.

Путь показался бесконечно долгим и утомительным. Мы то пробирались сквозь кустарник, то шли вдоль болот по зыбким кочкам, то переходили вброд топкие, сонные речушки.