Голубые столбы Тиэлии

— Нет, не проголодались... — успокоил ее Тан. — Ваши блины очень сытные...

Саня поразился, что новые друзья говорят на сей раз даже без акцента, но ничего не сказал.

— Ты, Тимофей, со мной не спорь, — сказала Евдокия. — Мне лучше знать, коща вам обедать и коща завтракать. Командовать у себя в Америке будешь. А в этом подполье — я хозяйка!

— Тимофей? — удивился Тан. — Кто это?

— Так бабушка вас по-русски назвала, — смущенно объяснил Саня. —- Тебя Тимофеем, Тию — Таисьей. Вроде бы ничего, подходяще.

— Подходяще, подходяще... — успокоила Семина Тия.

Пока путешественники обедали, Саия выкладывал им новости дня, косясь при этом на бабушку. Но та и ухом не повела, слушая о проказах внука. И даже один раз улыбнулась. Это было тогда, когда Саня рассказывал о том, как Вовочка шмякнул термометр об пол.

— Ну вот, — заключил Саня. — Неприятностей много, а пользы мало. Ртути-то набралось всего две капельки.

— Так вам нужна ртуть? — догадалась Евдокия.

— Нужна, бабушка, ох как нужна! —- отозвался Тан. — Мы без нее не улетим отсюда.

— Ртуть, ртуть... — повторила Евдокия и задумалась. — Ладно, голубята, утро вечера мудренее. ]^тго~нибудь да придумаем.

ПЛЕЧОМ К ПЛЕЧУ С БАБУЛЕЙ

Через полчаса Саня с неистовым доселе рвением начал учить уроки. Предвиделось наступление на двойки. Теперь Семину нельзя было иметь подобные неприятности. Меньше ругани — больше свободного времени. И все-таки впереди ожидалось крупное объяснение с родителями. Ведь двойку по литературе Саня пока не исправил и градусник в медпункте угробил.

Вечером сцена объяснения со взрослыми Семиными началась именно так, как представлял ее мальчик. Первой голос подала, конечно же, мама.

— Ну и как у нашего сына успехи? — спросила она довольно-таки язвительно.

— Ничего, — буркнул Саня.

— Ничего — пустое место, — объяснил папа, очень любивший пословицы, поговорки, изречения и даже словосочетания сомнительного происхождения. — Отвечай матери как положено.

И Саня решил резать правду-матку в глаза. По принципу: будь что будет.

— Ничего, — твердо ответил он, — это значит, что двойку я еще не исправил и... разбил градусник в медпункте. Но я, че ело, нечаянно...

Скрывать эти темные сведения от родителей не имело смысла. Все равно в дневнике все было записано черным по белому.

— Я так и знала, я так и знала, — трагическим голосом сказала мама, — что он еще что-нибудь натворит. День ото дня он становится все более неуправляемым. Я нисколько не удивлюсь, если его скоро поставят на учет в детской комнате милиции. Ты, — обратилась она к мужу, — совсем не следишь за своим сыном. Меня он не слушается, совсем от рук отбился. Это не жизнь, а настоящая каторга.

— Жизнь прожить — не поле перейти... — к месту заметил отец.

— Я сыта по горло твоими высказываниями, — всхлипнула мама. — Говоришь умные вещи, а толку от них никакого. Опять все заботы на меня перекладываешь. Хоть бы отшлепал его разок, что ли...

Саня почувствовал, что дела его обстоят неважнецки. Но тут подала голос бабушка Евдокия:

— Ну чего раскричались, сердешные? Эка невидаль — малец двойку схватил. Ты, Петр, — строго посмотрела она на сына, — сколько этих гусей в дневниках перетаскал, пока в школе учился, а?

Папа Петр густо покраснел. А мама Эля тихо заметила свекрови:

— Мама, это непедагогично. При ребенке...

— При ребенке, при ребенке... — заворчала бабушка Дуся. — Александр наш совсем уже не ребенок. Он почти что взрослый и все понимает. Двойку исправит. А градусник я добуду. Пойду завтра к тетке Фаине. Она уборщицей в аптеке работает. Не может быть, чтобы там под прилавком не пылились эти самые градусники.И заплачу за градусник из своей пенсии! — гордо произнесла Евдокия.

— Мама, что с тобой? — удивился папа Петя. — Саньку взялась защищать. Впрочем, все течет, все изменяется...

— Изменяется, изменяется, — отозвалась бабушка. — Рычим друг на друга,как некормленые собачата. А жить надо с добром. Мне уже помирать скоро. Хватит грешить.

Хитрая баба Дуня знала, что сноха и сын терпеть не могут ее разговоров про "помирать”. Так оно и вышло. Петр и Эля, начисто забыв об отпрыске, наперебой заговорили:

— Да как тебе, мама, такие мысли в голову приходят?! — воскликнул Петр.

— Вам еще жить и жить! заверила Евдокию Эля.

— Чтобы я подобного больше не слышал! — негодовал Петр.

— Мы все вас очень любим! — подмазывалась Эля.

Бабушка Евдокия цвела. Ей очень нравились такие откровения. У Саньки же камень с души свалился. Теперь уж о нем не заговорят. А Евдокия Петровна, выслушав увещевания и дифирамбы в свой адрес, вдруг сказала:

— Ладно, помирать я пока не буду. А вот отдохнуть немного хочу. В субботу поеду к Анатолию и захвачу с собой Саньку.

Саня хотел было возразить против путешествия к дяде Анатолию, но увидел, что бабушка подмигнула ему, и смолчал.

— Мама, но Саша же в субботу учится, — попробовала возразить Эля.

— И пусть учится, — добродушно согласилась бабушка. — На двух уроках. А потом я его заберу прямо из школы. Иначе на дневной автобус не поспеем. Вечером ехать нет смысла.