Голубыми дорогами мира

Семеныч не стал ломаться, выпил залпом, по-флотски. Роман налил еще. Выпил и это. Хмель сгладил неприятное состояние. Возник разговор, почти ничего не значащий. За этим разговором и прошел обед. После обеда Семеныч пошел не в гостиницу, а домой. И сразу его охватила тоска, упало настроение, мир показался серым и неуютным. Но домой было идти нужно. Нужно было решить все с Ларисой, определиться с квартирой. То, что он не будет жить с Ларисой, у него не было никаких сомнений. Вспомнились слова отца, сказанные как-то ему: «Женщина, предавшая и прощенная, обязательно предаст еще раз». Что ж, значит такова его, Семеныча, судьба, быть рогоносцем. Этого он не простит ей. Он почувствовал, как внутри него закипает злость на Ларису, вздымается желание сделать ей плохо, отомстить. С таким чувством он и пришел домой. Жил Семеныч в трехэтажном деревянном доме, на пригорке, на первом этаже, в окружении больших новых домов. Дом скоро должны были снести и тогда он получит квартиру в такой же новой многоэтажке, которые строились вокруг. Открыл ключом квартиру, зашел. Все знакомо и в то же время, после случившегося, чужое. Он представил, как здесь вечерами сидел с Ларисой чужой мужчина, они пили вино, затем ложились в его кровать. Стало еще омерзительней. Семеныч сел на диван и задумался. Затем подошел к шифоньеру, открыл его и первое, что он увидел, была милицейская фуражка, лежавшая на верхней полке. «Вот дает, забыла спрятать»? «А, – догадался он, – это после разговора на судне и моего отсутствия дома она специально положила ее на виду». Достал фуражку и положил ее на стол посреди комнаты. Открыл маленькие дверцы шифоньера, где обычно хранилось белье. На полке, ничем не прикрытая, лежала распечатанная пачка презервативов. Ярость охватила Семеныча. Если бы Лариса была рядом, он бы ее разорвал. Достал из холодильника водку, налил в большой фужер и выпил. Через десять минут он, поразмышляв, знал, что нужно было делать. И стал готовиться к своим действиям. Достал ружье, подаренную отцом Ларисы двустволку. Ружье было старое, еще 50-х годов, но отличное. Стреляли из него мало, стволы не были разношены. Они были сантиметров на пятнадцать длинней, чем у современных ружей и дальность стрельбы была отменной. Переломил ружье, посмотрел стволы. Они были чистыми и смазанными. Достал шомпол, вату, протер до блеска стволы, еще раз осмотрел их. Раковин в стволах не было. Достал несколько патронов, выковырял из них картечины. Взял свинцовую проволоку, нарубил небольшими кусками, засыпал в патроны. Это была резанка, издававшая при полете дикий звук, нею обычно стреляли для развлечения или когда нужно было кого-то попугать. Забил пыжи. Ружье поставил в угол за телевизор, патроны положил в карманы брюк. Выпил еще, достал надувной матрас и расстелив его на полу, лег. Задремал. Лариса явилась домой часов в девять. Глянула на лежащего на полу Семеныча и уверенной походкой, с полупренебрежительной улыбкой на лице, прошла в квартиру. Увидев на столе милицейскую фуражку, как-то сникла, но потом снова быстро собралась. Ушла в другую комнату, переоделась в халат и пошла в ванную. Оттуда долго слышался шум душа. Вышла посвежевшая, как всегда красивая, с той же улыбкой.

– Что ты разлегся на полу? Мог бы лечь на диван или на кровать.

– На диван и кровать я ложиться не могу. Там воняет чужим мужиком.

– Там пахнет настоящим мужчиной.

– Что? А я что, не мужчина?

– Был бы ты мужчиной, так я бы не глядела на других.

– Ах ты сука, так я для тебя не мужчина? Да за эти слова я тебе, знаешь, что сделаю?

– Господи, делальщик нашелся! Да ты трус, ты не способен на что-либо серьезное.

Семеныч в ярости вскочил. Выхватил из-за телевизора двустволку и дрожащими руками начал заряжать в нее патроны. У Ларисы медленно полезли глаза на лоб.

– Ты…ты…ты что? Ты что задумал?

– А вот сейчас покажу тебе, на что я способен.

Семеныч дослал патроны в ружье и защелкнул замок. Осталось взвести курки и можно было стрелять.

– Я..я..ты..ты..

– Что? Боишься подыхать?

Семеныч повел стволами в сторону Ларисы. Лариса взвизгнула и как была в халате и тапочках, бросилась к двери.

– Врешь, не уйдешь, пуля быстрей летает, чем ты бегаешь.

И Семеныч погнался за ней.

– Айя-яй-яй! Помогите! – взвыла Лариса на площадке.

Оба выскочили на улицу. Сразу за подъездом дома начинался большой пустырь, заставленный новостройками, а после него, в метрах пятистах, начинался жилой квартал. Лариса мчалась по пустырю как ветер, оглядываясь и быстро-быстро двигая лопатками.

– Целься в голову, в голову! – раздался пьяный голос соседа из открытого окна второго этажа, шутника и балагура, работавшего на судах матросом и уважавшего Семеныча.