Стремительное падение цен на акции распространилось по всей Мэйн-стрит из-за действия двух ускоряющих факторов, которые мы уже подробно обсуждали: высокой доли заемного капитала (так называемого кредитного плеча) и природной неустойчивости банковской системы. Поскольку фонды банков в 1920-е годы росли поистине головокружительными темпами, инвесторы и спекулянты могли приобретать акции с частичной выплатой их стоимости, то есть покупатель мог оплатить всего 25 % от стоимости покупки, а остальное взять взаймы. (Этот раздел наверняка напомнит вам о проблемах с недвижимостью в 2000-е годы.) Когда цены ползут вверх, большое кредитное плечо подстегивает их рост. Если инвестор платит наличными за акции стоимостью 100 долларов и их цена удваивается, это означает 100-процентную прибыль. Чертовски хорошо!
При этом, как и в случае с любым другим финансовым пузырем, все вокруг были убеждены, что цены на акции могут меняться только в одном направлении — повышаться. Известный американский экономист Ирвинг Фишер сделал, возможно, наихудший экономический прогноз всех времен, сказав 17 октября 1929 года, всего за несколько дней до катастрофы: «Судя по всему, цены на акции достигли своего перманентного потолка»[346]
. Банки и брокерские компании с готовностью выдавали маржинальные кредиты (описанные выше), зачастую под очень выгодные проценты. К сожалению, когда музыка прекращает играть, заемный капитал имеет тенденцию взрывать ситуацию. Вернемся к примеру из предыдущего абзаца, только теперь предположим, что цены на рынке не повысились, а упали на 25 %. Если вы заплатили наличными за акции стоимостью 100 долларов, то теперь они стоят 75 долларов. Удачей, конечно, не назовешь, но и не трагедия. Вы все же возвращаете 75 % вложенных средств.Однако инвестора с высокой долей заемного капитала падение рынка на 25 %, что называется, сотрет с лица земли. Акции стоимостью четыреста долларов дешевеют до трехсот долларов, то есть до суммы, заимствованной инвестором для их покупки. А его собственные вложенные в нее сто долларов испаряются полностью. Большое кредитное плечо превращает падение рынка на 25 % в 100-процентные потери. Таким же мощным усилителем возможностей служит задолженность, обусловливающая как большие прибыли, так и большие потери. (Эта проблема тоже вернется к нам в 2000-х.) А когда инвесторы не просто теряют часть денег, а терпят полный крах, банкротства на Уолл-стрит довольно скоро приводят к бедам на Мэйн-стрит, даже если большинство ее жителей не владеют никакими акциями.
В 1929 году музыка перестала играть в результате октябрьского краха рынка — хотя ФРС чуть ранее в том же году и унесла чашу с пуншем, резко повысив процентные ставки в попытке обуздать спекуляции на рынке. Как отмечают Милтон Фридман и Анна Шварц, когда ФРС повышала ставки, чтобы приструнить Уолл-стрит, экономика уже находилась в состоянии рецессии (начиная с августа 1929 года). Возможно, первая политическая ошибка ФРС заключалась именно в повышении процентных ставок в то время, как экономика страны нуждалась в большем количестве алкоголя, а не меньшем. (Подробнее использование кредитно-денежной политики с целью обуздания спекулятивных пузырей обсуждается в главе 14
.) Как бы там ни было, резкое падение цен на акции спровоцировало тогда еще большие экономические проблемы, в частности в банковской системе. Акционеры и брокерские фирмы объявляли дефолт по маржинальным кредитам, что привело к неплатежеспособности ряда банков. И как это обычно бывает, первые же подобные сигналы привели к массовым изъятиям вкладов из банков. Вкладчики, которых не затронул крах рынка, спешили снять свои сбережения, что вело к новым банкротствам банков и, соответственно, увеличению числа паникующих клиентов. В ноябре 1930 года потерпели крах 256 банков, в следующем месяце та же судьба постигла еще 352 банка.