Голые короли

Агасферу смешно помышлять о каком-то прочном положении в РСДРП - Троцкий и не помышлял. Он смеялся над Лениным, маскируя надменность полемической иронией. Когда Ленин поднимался для выступления и начинал говорить, все видели перед собой суетливого помощника присяжного поверенного, которого вчера обсчитали на рынке. Сквозь партийную риторику ощутимо пробивались визгливые нотки местечкового склочника, переплетающего правду с вымыслом. Ленин злословил ужасно, и как политический деятель довольно быстро вырастал на партийных скандалах и распрях, научившись ловко тасовать в одной колоде своих и чужих сторонников, и уже этим как бы возвышаясь над ними.

Троцкого слушали, потому что он завораживал.

Ленин последовательно и настойчиво пробивался к реальной власти в партии и в результате достиг своей цели. Троцкий грезил призраком мировой революции и оставался подчеркнуто равнодушным даже к членству в могущественном Политбюро. Можно сколько угодно проводить сравнения, и ни одно из них не будет в пользу Ленина, что лишний раз доказывает: толпа и власть предпочитают посредственность. Лишь много лет спустя Ленин из обыкновенной посредственности образовался, по выражению П. Струве, в «думающую гильотину». Трудно сказать, в кого мог бы образоваться Троцкий, приди он к диктаторству в России - очень может быть, что в «размышляющий пулемет», ибо никогда не сомневался в собственной правоте. Он много брал на себя лично, и в самых критических ситуациях, прав был или нет, решал сложнейшие вопросы единолично, сообразуясь лишь с контекстом мировой революции и видением в ней своей центральной роли.

Позором Брестского мира наша история обязана Троцкому. А тот, который стал «живее всех живых», ухитрялся все делать чужими руками. Не случайно поэтому Ленин так и не узнал, что такое тюремная одиночка -парадокс для профессионального революционера не только удивительного, но и крайне сомнительного свойства. Троцкий сиживал в тюрьмах неоднократно, хотя и никогда подолгу - в «Крестах», в Петропавловской крепости, в иных казенных домах, даже в Испании удосужился побывать в административном заключении. В Европе над ним всегда витало облачко каких-то темных дел, что-то нечистое постоянно тащилось за ним по следу.

Даже в относительно спокойной обстановке вождь российского пролетариата предпочитал отсиживаться в глуши. В Разливе под Сестрорецком терпел июльский зной, августовских комаров и прочие трудно переносимые им неудобства, лишь бы не попасться на глаза околоточному. И только когда его отсутствие на втором съезде Советов могло обернуться для него вполне резонным отстранением от участия в дележе власти, Ленин с нервными смешочками принялся лихорадочно маскировать свою внешность. Он готов был принять облик городского сумасшедшего, вокзальной проститутки - кого угодно, только бы избежать малейшей опасности ареста. Он знал, чего боялся. В случае ареста его судили бы не за революционную деятельность, поскольку ничего заслуживающего судебного разбирательства на этом поприще он не совершил. Его судили бы военно-полевым судом как германского агента, что с учетом состояния войны с Германией однозначно сулило смертный приговор. Связь Ленина с германским генеральным штабом через Парвуса-Гельфанда была установлена неопровержимо.

Но не только это обстоятельство заставляло его проявлять чрезвычайную осторожность. Он опасался появиться в России еще задолго до Первой мировой войны. И не в трусости тут дело, хотя и в ней тоже. По своему характеру и нравственным качествам Ленин не выдержал бы в полиции и самого незначительного давления - незамедлительно принял бы решение «пойти другим путем». Вряд ли из него мог получиться второй Азеф - не выдержал бы вождь такой психологической нагрузки - но Малиновского повторил бы в лучшем виде. Втайне он всегда ощущал в себе такую возможность перерождения в полицейского осведомителя. Как и все революционеры, не мог наедине с собой не размышлять об этом - размышлял, конечно, и к какому-то выводу приходил. Неутешительность этого вывода, видимо, и не позволяла ему испытывать судьбу.

При таком допущении не выглядит странным, что при всей своей равнодушной жестокости к соратникам он становился удивительно гуманным и мягким по отношению к разоблаченным провокаторам - к тому же Малиновскому, например. Все вокруг, до последнего курьера, знали достоверно и определенно, что член ЦК РСДРП, депутат Государственной думы Роман Вацлавович Малиновский является агентом охранного отделения, а Ленин сокрушался, сердился, просил, гневался, уговаривая товарищей не торопиться, проверить еще и еще раз. Затягивая решение судьбы провокатора, он как бы притуплял жажду немедленной расправы, невольно проецируя участь того на свою собственную - предполагаемую и возможную, и Малиновский был расстрелян большевиками только в 1918 году.