Голые короли

Так протекало время до начала января 1907 года, когда был уже позади суд и пора было отправляться на этап, в бессрочную каторгу в село Обдорское за Полярным кругом. Далее - все по тому же сценарию полиции: симуляция Троцким приступа радикулита в дороге, из-за чего его заботливо оставляют под надзором двух жандармов в Березове, дерзкий, казалось бы, совершенно безнадежный побег за восемьсот верст до железной дороги, редкая неспособность полиции задержать беглеца, хотя известен был единственно возможный маршрут, а также все стойбища, где мог останавливаться и останавливался Троцкий, и, наконец, его благополучное появление в Финляндии. Там он встретился по отдельности с Лениным и Мартовым, а затем по старому, фальшивому паспорту, не обнаруженному, оказывается, полицией в сапоге, отбыл в Вену. Возможно, задержался бы в Финляндии подольше, однако Ленин утомил его своими «заклинаниями и распущенной демагогией». Ему, видите ли, чертовски хотелось знать обо всех подробностях фантастического побега.

О событиях 1905 года очень обстоятельно поведал потом Хрусталев-Носарь, вернувшийся в 1916 году из эмиграции в Россию, чтобы добровольцем отправиться на войну, но вместо фронта угодивший за побег из ссылки в тюрьму, из которой его освободила Февральская революция. Брошюра Носаря называлась неброско - «Из недавнего прошлого». Помимо подробного рассказа о предательстве Троцкого, Носарь написал и о другом агенте царской охранки -будущем наркоме просвещения в первом советском правительстве Луначарском.

Решив поведать правду о событиях 1905 года, Георгий Носарь подписал себе смертный приговор. Два года Лев Давидович собирался привести его в исполнение, да все дела отвлекали: то Брестский мир, то очередная размолвка с Лениным по поводу этого мира, то еще что-то, и только летом 1919 года Косарь был убит людьми Троцкого с изуверской жестокостью - ни одна тень не имела права омрачить любовных отношений его с русской революцией.

Пожалуй, именно в те дни, насыщенные отчаянием, восторгом и ненавистью, он по-настоящему проникся пламенной страстью к образу революции, а заодно и к своему внимательно присмотрелся - к еще не открытому образу мессии. До этого он придирчиво и нервно искал свою ипостась - что-то примеривал, отбрасывал, вглядывался вдаль, словно не зная берега, метался между войной, миром и революцией. Понимали его однобоко и поверхностно. «Вот так Троцкий! - писал Ленин Инессе Арманд. - Всегда равен себе - виляет, жульничает, позирует как левый, помогает правым, пока можно...» Тут Ленин угадал истину: «Всегда равный себе».

Агасфер тоже не оставался в долгу: «Дрянная склока, которую систематически разжигает сих дел мастер Ленин, этот профессиональный эксплуататор всякой отсталости в русском рабочем движении, меня нисколько не удивляет. Все здание ленинизма в настоящее время построено на лжи, фальсификации и несет в себе ядовитое начало собственного разложения». Взаимные оскорбления не помешали им вскоре сойтись накрепко - «политической проститутке» и «думающей гильотине». До самой кончины Ленина в 1924 году они уже не разойдутся.

Еще через несколько лет Сталин превратил его в «кочевника революции», мстительно вернув ему полузабытое амплуа Агасфера, но это уже не имело значения. Ни мира, ни войны. Теперь не стало и революции. После двух неудачных покушений на него в Турции и во Франции, а потом и третьего - уже в Мексике, где Троцкий вначале поселился с Натальей Седовой в доме знаменитого художника Диего Риверы, а через два года купил на Авенида Вьена собственный - он стал предельно осторожен.

Неправдоподобно страшным сном вспоминалось недавнее ночное нападение группы боевиков, которую, как позже установили, возглавлял другой знаменитый художник - Давид Альфаро Сикейрос. В «Голубом доме» Риверы жить было спокойнее, но там Троцкому указали на дверь.

Комментарий к несущественному

Он был любимчиком российской демократии. Потом стал ее любовником. Делом всей его жизни было устройство собственной жизни, и он ее устроил наилучшим для себя образом. Но не сумел предвидеть, каким будет конец. Он энергично ваял свой политический портрет, наполняя его не только внутренним, но и внешним содержанием. Отрабатывал впрок целую гамму служебных улыбок - от льстиво выжидательных до гневно-саркастических - часами репетировал обличительные жесты правой рукой.

Выходя на трибуну, начинал очередное выступление так: «Скажу всем как профессор права...» О нем самом чаще говорили, как о «зеркале российской коррупции». Он осторожно гневался и предъявлял судебные иски «за оскорбление чести и достоинства». Ответчики искренне удивлялись: как можно оскорбить то, чего нет?

Получив от российской демократии все, что она смогла ему дать, он сделался главным фигурантом крупного уголовного дела, которое вела следственная бригада, созданная совместным распоряжением генпрокурора, директора ФСБ и главы МВД - случай в уголовно-процессуальной практике весьма редкий.