Голые мозги, кафельный прилавок

«Я давно не писал футбольных отчетов. Лет десять, наверное. И в последний раз обижались. Меня зовут Батихуй. Это что-то значит для меня и, наверное, для команды. Я постараюсь быть максимально субъективным. Предыдущие отчеты писал Мишган-Мамалыга – он всегда старался быть объективным, выдавая за объективность свое мнение. И всем нравилось. Я этого делать не буду.

…Одно отступление: я всегда для себя веду две игры – мой личный результат и командный результат. Подавившись своей бороденкой, я часто устаю от командного счета и показываю себе Црвен Жути Картон. Потому что, если это не цыганский волейбол, у игры должны быть начало и конец – например, до десяти, а не когда еще кто-то, кроме меня, устал».

Это один из вариантов Iванiва как такового (поэт, прозаик, Iванiв) – что заодно небесполезно для понимания его ходов. Iванiв здесь все тот же, но тут и понятен предмет речи. Так-то у него и поляна любого текста – предмет работы, не только развитие слов на ней. Герои этого небольшого-дворового футбола – мифологические герои однозначно. У них клички-прозвища, их состояние может меняться (кто-то только что вернулся с сенокоса, например), но свои роли они исполняют всегда (если уж появились):

«Позапрошлый матч стал первым столкновением с заводской дружиной, возглавляемой Ромуло Волком. Начался он с часовым опозданием и на другом поле, на которое команды вывел Пожарник. Лыжник вступил в противоречие с верхушкой своего начальства, сказавшись, что отправился на кладбище, не боясь плохих примет. Ему пришлось все равно уехать в Бердск после перерыва».

Кто у Iванiва главный, демиургический герой? А у Д. Дефо? Кто этот герой в «Робинзоне Крузо» – понятно, но в «Дневнике чумного года»? Сама чума. Антропоморфность главного героя необязательна, всегда обязательна игра. Литература – игра в оболочки, поэтому игра, которая и сама оболочка (тот же футбол), годится дважды. Герои эпоса – тоже оболочки, такие-то имена (в игре), как скафандры, в которые они засовываются для участия в ней. Тут смысла больше, чем в регламентных переживаниях лириков о том, что настала осень, одиноко, чай остыл, но я зато така-а-ая дура / зато останусь непонятым. Хотя, конечно, и это тоже игра. Только она с нулевой суммой, то есть с неизбывной антропоморфностью. А у Iванiва не так.

«Второй матч после дождливо-весеннего перерыва собрал почти оптимальный состав – не подоспел только Стас на роликах и состязающийся на ипподроме Конь. В этот раз в схватке сошлись молодые и красные. Сонный Бурябор хотел самоудалиться еще до начала и в результате заснул, обхватив штангу. Красные были в большинстве, и счет размочил, как выяснилось позже, Ега, ловко убравший заща на фланге и поразивший дальний угол своего дядечки. Ближе к первой четверти подоспел Мамылыга с лангеткой на руке – воспалился артроз, – который стал лишним с фотоаппаратом на поле».

Все исполнено внутри игры (не совпадающей с футболом как таковым), с логичным стремлением к единственно правильному (то есть авторскому) изложению каждого движения в каждом из футболов. Тут не о точности репортажа, игра в том, чтобы текст сошелся, раз уж начался, а для его начала сгодится что угодно. Предмет игры может задать даже публика, конец не обязан быть конкретным результатом, итог – когда схвачено то, вокруг чего была игра, неважно – закончилась она по времени или по достижении заранее условленного счета.