Голый край (СИ)

— Зачем ты начала все это тогда, три зимы назад? Зачем начала варить соль, зачем научила людей считать моими ногами, Майя?

И я стала вспоминать.

Вспоминать о цели, о которой за эти года я уже успела забыть.

Вспоминать об амбициях, что бурлили во мне в то время.

Действительно, зачем я тогда все это начала? Почему сейчас я не могу вспомнить о том, чего хотела добиться всем этим?

— Ты стала забывать о том, кто ты есть, и зачем пришла в этот мир, — отец прервал мои размышления. — Ты способна на большее, чем доставлять неприятности и спасать глупых, избалованных детей.

— Я хотела… — я снова взглянула на Хьялдура, но тот молчал.

— Скажи это, Майя, — отец положил руку мне на плечо.

— Я хотела покончить с голодом, — в один миг все стало ясно. — Я поклялась, что дети больше не будут плакать.

Как же я могла забыть об этом? Чем я занималась все эти три года? Чего добилась? Чего я могла добиться, если бы не была чертовой размазней?!

И вдруг, папа тихо засмеялся.

Я непонимающе взглянула ему в глаза, но он лишь улыбнулся мне и сказал:

— Дети всегда будут плакать. Не все ведь похожи на тебя, вороненок.

— Я не это имела в…

— Я понимаю, Майя, — папа потрепал меня большой ладонью по макушке. — Твой отец не просто безмозглый убийца.

Я услышала тяжелый вздох Хьялдура, и мы оба с отцом вновь оглянулись в его сторону. Друид же, даже не глядя на нас, сел на землю у костра и взял в руки почерневшую от сажи деревянную чашу.

— Пап, зачем мы здесь? — снова спросила я отца.

— Раздевайся, — коротко ответил он.

— Что? Зачем?

— Сними платье. Штаны оставь. Живее, Майя.

Я отошла от отца на пару шагов и взглянула на него и на друида. Я хоть и была ребенком, но в том мире, из которого я пришла, было неприличным оголять грудь девушке, пусть даже и такой юной.

— Майя, сейчас самое время начать меня слушаться, — в нетерпении серьезно сказал папа.

— Пап, я не понимаю! — выкрикнула я и отошла еще на пару шагов. — Я ничего не понимаю!

— И я тебя тоже не понимаю! — басом воскликнул он в ответ. — Не понимаю твоих мыслей, твоих идей! Не понимаю, как твой череп не разрывает оттого, сколько ты думаешь!

Он подошел ко мне и встал передо мной на колени. Его ладонь легла на мой затылок, и папа прислонился своим лбом к моему, пристально глядя мне прямо в глаза.

— Но я знаю одно, Майя, — вздохнул он, — что ты сдалась. Что Хельга, твоя мать, сломала и победила тебя. Что в тебе нет смелости достаточной, чтобы воплотить свою мечту. Нашу общую мечту.

— Общую?

— Все мечтают об одном, дочка. Все мечтают о детях, о семье. И о том, чтобы дети могли жить счастливо. Для этого мы возделываем землю, похожую больше на камень. Для этого плаваем за ледяное море и сражаемся. Но ты… Я люблю тебя, вороненок. И я верю, что в твоих силах воплотить нашу общую мечту.

Черт возьми. От его слов у меня невольно подступил ком к горлу, а глаза предательски задрожали, стали чесаться от медленно стекающих по щекам слез.

— Пап… — только и смогла выдавить из себя я.

— Нет, не смей плакать. Ты выше этого, — перестав улыбаться, оборвал меня на полуслове отец.

Он наконец встал с колен и сложил руки на груди.

— И в эту ночь ты станешь настоящим человеком. Сегодня ты заберешь чужую жизнь.

Я мало что понимала из того, что говорил мне папа. Он, тот, кого я считала добродушным простаком, сейчас стоял передо мной, одним лишь своим суровым взглядом заставив меня скинуть с себя платье.

Поясок легко развязался, и подол спал вниз. Еще пара секунд, и я наконец стянула с себя эту лишнюю, по мнению отца, одежду, оставшись перед ним и Хьялдуром в одних лишь широких штанах.

Холодный ночной ветер обволакивал мое тело, обдувая плоскую грудь, спину, покрытую потом и тонкую шею. Я слегка поежилась от этого, но очень быстро даже мурашки отступили, и я взяла отца за руку, что он протянул мне.

— Значит, она согласилась, — вздохнул Хьялдур. — Горе мне и моему языку!

— Я рад, что ты рассказал мне, — кивнул отец.

Хьялдур лишь грустно взглянул на меня. В его взгляде читалась самая настоящая печаль. Будто бы мой ровестник, мой брат или близкий друг смотрел на меня полными детской наивности глазами, пока я вдруг из ребенка превращалась во взрослого, скучного человека. Мой отец, стоило ему лишь узнать о том, чего я хотела несколько лет назад, твердо решил заняться моим воспитанием. Методы, конечно, спорные, но даже друид не мог спорить с отцом.

— Да будет так, — снова печально вздохнул Хьялдур и взмахнул рукой.

И вдруг, словно по велению его руки, пламя большого костра перед ним расступилось, образуя проход как раз по ширине его тела. Хьялдур смело пошел вперед, к нам, ступая ногами по, казалось бы, раскаленным углям, будто бы и не чувствуя никакой боли. В руках он нес деревянную чашу, из которой исходил легкий голубоватый дымок.

— Услышьте меня, духи этого леса, ибо я прошу о вашей милости! — подойдя к нам, друид поднял чашу над головой и задрал лицо к ночному небу. — Смилуйтесь же над Майей, юной девой войны, что желает войти в ваши владенья! Смилуйтесь и даруйте ей богатую добычу!