Голый край

– Это дочь берсерка? – спросил он.

Хьялдур кивнул, и Кнуд понимающе кивнул в ответ. Он щелкнул пальцами, и пара крепких мужчин помогли Борту встать на ноги. Он опирался на них и вместе они кое-как спустились на берег, и в этот момент я впилась зубами в ладонь друида и наконец-таки вырвалась из его хватки.

– Папа! – бросилась к отцу, падая перед ним на колени и обнимая его ноги.

Мужчины отпустили его, и он медленно опустился вместе со мной. Оставшейся рукой, казалось, еще более огромной, чем я запомнила, он крепко обнял, прижимая к себе. А я все не могла перестать плакать – от звука биения его сердца становилось тепло и спокойно внутри, и лишь от одного этого чувства безопасности рыдала как никогда до этого.

Все проблемы мира могут идти к черту. Форр фан да, как говорят на севере! Пусть взрослые решают, кто прав, кто виноват, и что нам делать, а я хочу просто побыть с отцом.

* * *

Ночь быстро опустилась на фьорд, укрывая его густой, уютной тенью. Мохнатые лапы еловых ветвей укрыли беженцев из двух деревень, и под этим пышным покрывалом танцевали слабые отблески костров. Спать сегодня никто не собирался – слишком многое нужно обсудить, слишком многие хотят выговориться.

Мое же место в этой ночи было рядом с отцом и матерью. Впервые за несколько безумных дней почувствовала то, что уже начала забывать – я снова была в кругу семьи, в безопасности, у тепла огня. Папа хоть и был слаб, но тоже не мог уснуть – он лежал на коленях Хельги, своей жены, и с улыбкой смотрел на зареванное лицо своей непутевой дочери. А я смотрела в ответ, улыбаясь и сдерживая слезы радости. Даже мама теперь улыбалась, а ведь такого не было довольно давно. И все из-за меня.

Все произошло из-за меня.

– Пап, а как ты остался жив?

Отец хрипло усмехнулся и тихо, сдавленно закашлял. Затем он повернул голову набок и указал рукой на заднюю часть шеи, откуда, глядя на меня пустыми глазницами, улыбалась татуировка черепа.

– Они не убивали. Калечили и забирали в плен.

– А ты..?

– Меня нельзя пленить. Людей с такой меткой никто не посмеет сделать рабом, – папа вздохнул и поцеловал маму в живот, а она стала гладить его грязные, пропитавшиеся кровью и потом волосы. – Воины нашего Ярла не успели подойти вовремя, но они были там. Пришли как раз тогда, когда мне хотели разрезать грудь и вытащить наружу ребра.

– Борт, не рассказывай такое дочери… – зашептала мама, на что папа лишь ухмыльнулся.

– Твоя дочь, свет мой, видела вещи и похуже. Да, вороненок?

Я слабо улыбнулась и кивнула.

– Но зачем они так? Зачем убивать..?

– Это не просто война, Майя. Это уничтожение. Они шли через каждую деревню в округе, убивали всех больных, старых, а детей, женщин и здоровых мужчин забирали с собой. А земля… Землю оскверняли ритуалом. Они вырывают людям ребра и вытягивают наружу еще бьющееся сердце, заставляя жертву смотреть, как приходит смерть. Это темный, темный ритуал…

– Форр фан да… – прошептала.

Отец, услышав, как я матерюсь, хрипло засмеялся, но смех его прервал сильный кашель.

– Ох, вороненок… Отобрали наш дом, и земля теперь там…

– Проклята?

– Как были леса, где ты получила этот шрам.

С этими словами отец осторожно прикоснулся рукой к моему лицу, к длинному, уродливому шраму, перечеркнувшему мою красоту.

– Теперь там только злые, неспокойные духи. Несчастный Ульк…

Мама крепче обняла отца, прижала к своему телу, будто бы пытаясь защитить. На мгновение мне показалось, будто бы он сейчас заплачет, но этот гигант лишь тихо хрипел и иногда сдавленно кашлял, все так же глядя на мое лицо и слабо улыбаясь.

Тогда я и поняла, что большего мне и не надо. Да, у меня грандиозные планы и цели, однако для счастья мне нужно одно – видеть лицо этого вечно пьяного идиота, знать, что он всегда защитит меня, какая бы ни была опасность, и что бы ни поджидало в самой темной ночи.

– Кхм-кхм, – вдруг раздался голос Хьялдура прямо надо мной. – Майя, идем.

Я оглянулась на друида, подняв голову и непонимающе взглянув ему в глаза. К счастью, он хотя бы не выглядел обеспокоенным, а это значит, что ничего страшного пока что не случилось. Впрочем, и привычной придурковатой улыбки на его лице не было – оно скорее излучало полнейшую серьезность, что подталкивало меня довериться и пойти с ним.

– Иди, вороненок. Будут еще тысячи ночей, – улыбнулся папа, и я улыбнулась ему в ответ.

В его словах я могла быть уверена. Наверное, это единственный человек во всем мире, словам которого поверю без каких-либо сомнений и за которым пойду без малейших колебаний.

Встала и, отряхнув широкие штаны, пошла вслед за Хьялдуром через наш выросший всего за один вечер лагерь.

Мы петляли меж костров и палаток из шкур, и в это время я пыталась вглядываться в лица людей в темноте. Настораживало то, что никто старался не смотреть мне в глаза, но, впрочем, такое происходит уже давно, и удивляться здесь, в общем-то, нечему.