Голый завтрак

На самолетах, автомобилях, лошадях, верблюдах, слонах, тракторах, велосипедах и паровых катках, пешком, на лыжах, санях, костылях и детских пружинных ходулях туристы штурмуют границы, с непреклонной решимостью требуя убежища ввиду «невыносимых условий существования в Свободии». Торговая Палата прилагает тщетные усилия к тому, чтобы остановить это стихийное бедствие: «Просьба соблюдать спокойствие. Просто из одного сумасшедшего местечка вырвалось несколько сумасшедших».

Хоселито

И Хоселито, который писал плохие, проникнутые классовым сознанием стихи, начал кашлять. Немецкий доктор произвел беглый осмотр, касаясь ребер Хоселито длинными изящными пальцами. Доктор был также концертирующим скрипачом, математиком, мастером шахмат и доктором международного права с лицензией на практику в туалетах Гааги. Доктор бросил на смуглую грудь Хоселито тяжелый отрешенный взгляд. Он посмотрел на Карла, улыбнулся — один образованный человек улыбается другому — и вскинул бровь, как бы говоря:

«Also, при этом безмозглом хаме лучше слов не употреблять, не так ли? А не то он обосрется от страха. Кох и харкота — оба слова, по-моему, достаточно мерзкие».

Вслух он сказал:

— Это катарро де лос легкие.

Карл разговаривал с доктором у дома, под узкой аркадой, дождь брызгал с улицы ему на брюки, он думал, скольким людям ему уже приходилось это говорить, а перед глазами доктора стояли лестницы, веранды, газоны, аллеи, коридоры и улицы всего мира... душные немецкие альковы, больничные судна в штабеле до потолка, вкрадчивый зловещий запах уремии, сочащийся из-под двери, окраинные лужайки, оглашающиеся звуком дождевальной установки, тихая ночь в джунглях под бесшумными крыльями малярийного комара. (Примечание: это не метафора — малярийные комары действительно бесшумны.) Богато убранная коврами, благопристойная частная лечебница в Кенсингтоне: жесткий парчовый стул и чашка чая, современная шведская гостиная с водяными гиацинтами в желтой вазе, снаружи — прозрачно-голубое небо севера с плывущими облаками, на стене — плохие акварели умирающего студента-медика.

— Лучше шнапс, фрау Ундершнитт.

Доктор говорил по телефону, перед ним была шахматная доска.

— Поражение, я считаю, довольно тяжелое... конечно, не глядя во флюороскоп. — Он берется за коня, а потом задумчиво ставит его на прежнее место. — Да... оба легких... совершенно определенно. — Он кладет трубку и поворачивается к Карлу. — Я заметил, что у этих людей поразительно быстро заживают раны и инфекция при этом почти не распространяется. Здесь всегда легкие... пневмония и, разумеется, Добрая Старая. — Доктор хватает Карла за половой член и с вульгарным хамским гоготом вскакивает со стула. На лице его, несмотря на эту грубую ребяческую или звериную выходку, остается европейская улыбка. Он спокойно продолжает на своем до жути безакцентном, бесплотном английском: — Наша Добрая Старая Бацилла Коха. — Доктор щелкает каблуками и резко наклоняет голову. — А не то их идиотские хамские жопы так и размножались бы до самого моря, верно? — Он визжит, резко приближая лицо к самому лицу Карла. Карл отходит в сторону, и позади него — серая стена дождя.

— А могут его где-нибудь вылечить?

— Кажется, есть нечто вроде санатория, — это слово он растягивает с двусмысленным цинизмом, — в Столице Округа. Я напишу вам адрес.

— Химическая терапия?

Голос Карла с трудом пробивается сквозь сырой воздух.

— Это как сказать. Все они тупые хамы, а худшие из всех хамов — так называемые образованные. Этим людям нельзя позволять учиться не только читать, но и говорить. Нет нужды мешать им думать: об этом позаботилась природа.

— Вот адрес, — прошелестел доктор, не шевеля губами.

Он бросил в ладонь Карла скомканную бумажку. Его грязные пальцы, лоснящиеся поверх грязи, задержались на рукаве Карла.

— Остался вопрос о моем гонораре.

Карл сунул ему одну банкноту из пачки... и доктор исчез в серых сумерках, потасканный и неприметный, как старый джанки.

Карл увидел Хоселито в просторной, чистой, залитой светом комнате с ванной и бетонным балконом. И нс о чем говорить здесь, в холодной пустой комнате с водяными гиацинтами в желтой вазе и прозрачно-голубым небом с плывущими облаками, и страхом, мерцающим в его глазах. Когда он улыбался, страх улетучивался лучиками света, загадочно исчезавшими в высоких холодных углах комнаты. Да и что я мог сказать, чувствуя вокруг себя смерть и маленькие фрагментарные образы, которые возникают в голове перед сном?

— Завтра меня переведут в другой санаторий. Приходи ко мне. Я там буду один.

Он закашлялся и принял кодеиниту.