Голый завтрак

Профессор прибывает на велосипеде, волоча за собой вереницу рыбьих голов. Он взбирается на кафедру, держась за спину (подъемный кран раскачивает над его головой мычащую корову).

ПРОФ: Прошлой ночью меня отьебало всё султаново войско. К тому же я вывихнул спину, обслуживая своего постоянного гомика... Да и манду одну старую никак не выселю. Хорошо бы дипломированный специалист по электронике мозга разомкнул ей синапс за синапсом, а судебный исполнитель-хирург выбросил на улицу ее кишки. Когда Ма со всеми своими пожитками перебирается к какому-нибудь мальчишке, тот из кожи вон лезет, лишь бы выселить эту наглую приживалку...

Он смотрит на рыбьи головы и мурлычет мотивчики двадцатых годов.

— У меня приступ ностальгии, ребята, надо его выплеснуть, хочешь ты или хохочешь... мальчишки гуляют по ярмарочному проспекту и жуют розовые сахарные волоконца... лапают друг друга на сеансе кинетоскопа... дрочат в чертовом колесе и плещут спермой в луну, восходящую в багровой дымке над литейным заводом за рекой. На тополе, напротив Старого Здания Суда, висит нигра... Хнычущие женщины хватают его сперму влагалищными зубами...

(Муж смотрит на подмененное дитя прищуренными глазами цвета линялой серой фланелевой рубахи: «Уж не нигра ли это, Док?»

Доктор пожимает плечами: «Это старая армейская игра, сынок. Горошина под гильзой... Вот есть она, а вот ее нет...»)

А Док Паркер колет себе лошадиную дозу героина в подсобке своей аптеки — сразу три грана. «Тонизирует, — бормочет он, — вечная весна».

Ручонки Бенсон, Городской Извращенец, занял кверенсию в школьной уборной (кверенсия — термин из боя быков... Бык обязательно отыскивает на арене место, которое ему подходит, и остается там, а матадор должен либо войти туда и сразиться с быком на его бычьих условиях, либо выманить его оттуда — то или другое). Образованный шериф Недоумок Ларсен говорит: «Мы должны как-то выманить его из этой кверенсии...» А Старая Ма Лотти десять лет спит с мертвой дочерью, да и сама уже законсервировалась у себя дома и просыпается, дрожа на техасском рассвете... Снаружи, над черной болотной водой и кипарисовыми пнями, кружат грифы...

А теперь, джентльмены... полагаю, среди вас нет трансвеститов... хи-хи... и все вы джентльмены согласно Постановлению Конгресса, остается лишь убедиться в том, что вы — человеческие существа мужского пола, ведь Перебежчикам с любой из сторон вход в эту благопристойную аудиторию категорически запрещен. Джентльмены, предъявите «личное оружие». Вас всех уже проинструктировали, и вы знаете, сколь важно содержать ваше оружие хорошо смазанным и готовым к любому оборонительному бою — как на фланге, так и в тылу.

СТУДЕНТЫ: Знаем! Знаем! — Они устало расстегивают ширинки. Один из них размахивает гигантской эрекцией.

ПРОФ: Итак, джентльмены, на чем я остановился? Ах да, Ма Лотги... Она с дрожью просыпается на рассвете, нежном и розовом — розовом, как сахарные волоконца, розовом, как морская раковина, розовом, как свечи на именинном пироге маленькой девочки, розовом, как хуй, пульсирующий в багровом свете ебли... Ма Лотти... хм-хм... если не прекратить это бесконечное занудство, ее одолеет старческая немощь и она разделит общество своей дочери в формальдегиде.

«Поэма о Старом Мореходе» Колриджа, поэта... Я хотел бы обратить ваше внимание на то, сколь символичен образ самого Старого Морехода.

СТУДЕНТЫ: Он говорит, самого.

— В связи с этим обратите внимание на его собственную неприглядную личность.

— Зря вы это сказали, Учитель.

Сотня юных правонарушителей... на него наставлены щелкающие, как зубы, пружинные ножи.

ПРОФ: О, силы земные! — Он отчаянно пытается выдать себя за старуху в высоких черных башмаках и с зонтом... — Если бы не мой прострел — не могу даже нагнуться... я бы перехитрил их, подставив свою сладкую попочку, как это делают бабуины... Если на более слабого бабуина нападает более сильный бабуин, более слабый бабуин либо (а) подставляет свою, гм, тыловую часть — полагаю, это так называется, джентльмены, хи-хи, для пассивного совокупления, либо (б) будучи бабуином другого типа, более экстравертным и лучше приспособленным, он нападает на еще более слабого бабуина, если сумеет такового найти.

Растрепанная Декламаторша в платье двадцатых годов — похоже, она и спит в нем с тех самых пор — шатаясь переходит мрачную, освещенную неоном чикагскую улицу... в воздухе бескрылым призраком повис мертвый груз Славных Прежних Дней. Декламаторша (проспиртованный тенор): «Отыщите самого слабого бабуина».

Пограничный салун: Педрила-Бабуин, наряженный в голубое девчоночье платье, поет смиренным голосом на мотив «Голубого платья Элис»: «Нет бабуина меня слабее».

Профессора и юношей разделяет товарный поезд... Когда поезд проходит, у тех уже толстые животы и ответственные должности...

СТУДЕНТЫ: Мы хотим Лотти!