Голыми глазами (сборник)

– Ты поедешь? – его спутница, отражаясь голыми плечами в зеркале, перестала возиться с завязкой в волосах, опустила руки и посмотрела внимательно.

Он кивнул.

– Я с тобой.

– Не надо. Купайся. Я быстро вернусь.

Он вышел на маленький балкон. Мимо, всплеснув крылышками, пролетела ласточка.

Линия гор как всегда напоминала чей-то запрокинутый профиль.

По зеленоватой глади моря в такую рань уже гарцевал водный мотоцикл, и полотенщик уже прикатил к бассейну свою клетку, набитую полотенцами.

Какой-то постоялец в красной махровой тоге стоял там и трогал воду ногой, точно размышляя, не пойти ли по ней аки посуху. Но потом сбросил халат и просто нырнул с бортика.

Он позвонил в турфирму и растолковал насчет билета.

Они пошли завтракать. Больше всего он любил этот утренний пронизанный солнцем час на открытой террасе ресторана.

Завтрак тут сервировали на маленьких соломенных рогожках, раскатывая их на круглом мраморе столов.

Он взял себе яичницу, кучку морщинистых красноватых маслин и что-то вроде заячьей капусты, политой простоквашей, а она отправилась за омлетом, который здешний повар стряпал со множеством приправ и, чтобы перевернуть, высоко подбрасывал на сковородке.

На плетеную спинку ее пустого кресла уселась нахохленная воробьиха, повела круглым глазом, увидела, что хлебных крошек еще нет, и, как ему показалось, зевнула.

За соседним столом громадный парень в красной майке с надписью “Reebok” поедал груду коричневых сосисок, и за его тяжелым силуэтом сверкал в пальмах залитый солнцем безукоризненно прекрасный мир, который ему предстояло на время покинуть.

Было уже начало одиннадцатого, когда они пришли на пляж. Фелюки и яхты, вышедшие час назад из спрятанного за мысом маленького порта, как раз бежали вперегонки вдоль берега на острова. Они тоже так пару раз плавали. Когда сидишь верхом на бушприте, вечно набивается полный рот ветра, и становится весело.

У воды силуэтами на блестящем солнце перемещалась масса ладно выточенных женских фигур.

Скутер прыгал и вертелся на волнах.

Появился и принялся заглядывать, улыбаясь, под каждый зонт молодой вертлявый негр, затейник и весельчак, предназначенный устраивать всякие пляжные игры.

За ним, пружиня на каждом шагу, прошла босиком девушка с волейбольным мячом в руках.

Он пытался представить себе лицо тети Лёли, но припомнил фотографию. Там она снята вместе с дядей как раз в тот год, когда его первый раз в жизни повезли на море, и катер перевернулся, и папа с мамой утонули, а они с дядей приехали забрать его из Ялты.

Она вошла тогда в их комнату в пансионате, где он лежал, вытерла платком стул, села, оглядела комнату и сказала: «Какие занавески дрянные».

У них с дядей были очень красивые занавески в цветах, и в той комнате, где его потом поселили, тоже. Тетя говорила, что полгода их выслеживала.

Сигарета, как это всегда бывает на ветру, курилась быстро и невразумительно.

В лодочный затон между пирсами вошла яхта, обрушила в воду якорь и принялась спускать лодку.

В ее черном блестящем корпусе отражалась вода, отчего он казался зеленоватым.

Какая-то женщина выходила из моря, балансируя на скользких камнях, как девочка на шаре.

Он обернулся и стал смотреть в сторону бассейна, к которому его подруга шла по квадратным плитам босиком, а потом, поплавав, обратно, оставляя на светлом камне темные мокрые следы.

Они встречались уже несколько лет и каждое лето вместе путешествовали, когда она отвозила сына к бывшей свекрови пожить на даче.

Она улыбнулась ему и нагнулась за сухим купальником, показав в вырезе пляжного балахона еще молодую грудь.

Небо, и без того ясное с утра, совсем очистилось, и единственное юркое облачко, похожее на белую мышку, убегало за хребет.

Он подумал, что ему предстоит вознестись туда, где за бортом вечные минус пятьдесят.

Это было, как если б сказали, что послезавтра вечером душа его будет забрана из этого мира.

Яхта с полосатым крылышком все так же чертила по трехцветному морю.

Девица в черном купальнике и красной бейсболке плескала обеими руками в двух шагах от берега, сидя на своем матрасе верхом, как на широком мотоцикле. Или как Европа на быке.

Какой-то дядька на основательных ногах все не решался зайти и нагибался зачерпнуть на шею и плечи.

Двухлетняя малышка пробовала воду крошечной ногой, взмахивая от старания розовыми крылышками.

Шведки лежали, грудами сложив на солнце свои окорока.

Немка, мать двойняшек, все надувала им прозрачный плавательный круг.

Даже сюда доносилось, как винтовой желоб выплевывает в бассейн друг за дружкой визжащих купальщиков.

Но он все это видел как бы через толщу воды. Будто он уже погрузился, и от воздуха его отделяет прозрачная, не пропускающая звуков стена, вроде аквариумной.

Когда дядя умер, тетя сразу обменяла их двухкомнатную на большую однокомнатную в «генеральском» доме: ей всегда хотелось жить в генеральском. И там для него уже не было места, и он вернулся в ту комнату, где они когда-то жили с папой и мамой, а тетя эти годы ее сдавала.