Гомер

удивило бы то, что ни один из многочисленных античных грамматиков, комментаторов и

критиков за всю тысячелетнюю античность не заинтересовался вопросом о подлинном

происхождении первого гомеровского текста, если бы указанная античная традиция

казалась им неподлинной или по крайней мере если бы она не имела всеобщего

распространения. Но во всем необозримом античном материале нет никакой возможности

найти каких-либо малейших указаний на каких-нибудь других, кроме Писистрата,

редакторов или издателей первого текста Гомера.

3) Другим основным аргументом против писистратовской редакции было

выдвигаемое против Вольфа указание на наличие у греков письменности задолго до

Писистрата. Виламовицу через 80 лет после Вольфа, конечно, нетрудно было доказать

существование у греков письменности задолго до VII в.: греки, оказывается, усвоили себе

финикийское письмо еще в X в. [68] до н. э. Однако совершенно нелепо делать отсюда

выводы о недостоверности всей указанной античной традиции о Писистрате.

Во-первых, из того, что была письменность до Писистрата, нисколько не вытекает,

что до Писистрата она была употреблена для поэм Гомера. Иначе какой-нибудь

исследователь будущих столетий, прочитавши где-нибудь о первой записи русских былин

в XIX в., имел бы полное право отвергать эту запись в XIX в. на том основании, что

письменность и книгопечатание были в России за несколько веков до этого времени.

Во-вторых, устная эпическая традиция, никак не фиксируемая письменно,

представляет собою вполне естественное и социально-обусловленное явление: она и без

всякой письменности есть нечто весьма прочное, твердое и устойчивое в течение многих

веков; и народная память, т. е. память народных певцов, сказителей, рассказчиков, такова,

что она не только не нуждается ни в какой записи, но в те времена она гораздо прочнее и

надежнее всех тогдашних способов письменности.

В-третьих, такая важная вещь, как первая запись всенародных эпических

памятников, никогда не происходит случайно и менее всего по причине только одного

наличия письменности. Письменность существует у народа много веков, а запись эпоса

возникает почему-то только в определенное время. Когда мы говорим о возникновении

первой записи законов, то и в Греции и в Риме мы разыскиваем для этого достаточные

социальные основания и не просто указываем на самый факт письменности у этих

народов (вспомним ту длительную социальную борьбу в Риме, которая в конце концов

заставила патрициев дать писанные законы). В качестве причин для первой записи

гомеровского текста именно в начале VI в. можно указать: окончательно совершившееся к

этому времени падение общинно-родовых отношений, которое теперь потребовало

механической фиксации того, что раньше было крепчайшим образом зафиксировано в

общинно-родовой памяти и певцов и простых людей; стремление восходящих Афин взять

в свои руки монополию над вековой эпической традицией, которая к тому же как раз в

Аттике и нашла свое последнее завершение, и изъять ее у странствующих рапсодов,

которые с течением времени оказались весьма шаткой и ненадежной средой для эпических

традиций; наконец, резкая противоположность общенародного эпоса и узко

индивидуальной лирики, заставившая уже первых представителей элегии и ямба

прибегать (еще в VII в.) к письменной записи своих произведений и ожидавшая для

грандиозных эпических записей более или менее твердого, сильного, уверенного в себе и

культурно-восходящего государства. Едва ли все эти причины могли вызвать

соответствующие действия раньше VI в. и где-нибудь в упадочном ионийском или

отсталом дорийском мире, а не в Афинах. [69]

4) В оправдание указанной традиции о Писистрате нужно, однако, избегать всякого

формализма и буквальности. Так, хотя и нет на то никаких твердых данных, но можно

согласиться с гипотезой Виламовица, что указанная традиция образовалась постепенно из

такого примерно зерна, как приведенное выше сообщение Геродота о литературной

деятельности Ономакрита при Писистрате. Можно согласиться также и с тем, что

«легенду о Писистрате» особенно раздули мегарские историки Герей и Диэвхид,

объяснявшие все «афинские» места (Ил., II.546-558) как писистратовскую интерполяцию

из-за вражды к Писистрату после покорения Саламина, считая даже, что вначале это было

просто политическим памфлетом. Только в дальнейшем это было превращено

Асклепиадом Мирлейским в историко-литературную теорию. Однако поражение мегарян

у Саламина произошло не при Писистрате, но при Солоне, и авторам этой гипотезы

приходится вводить еще новую выдумку, будто-де было неудобно порочить всеми