Гомер

первоочередное значение и которая обнимает собою, в сущности говоря, целую область

проблем. Поэтому мы и говорим здесь не о проблеме, но о проблематике. Проблема эта

относится к художественному мастерству Гомера или к его стилю, но в том новом их

понимании, которое выработано в современном марксистско-ленинском

литературоведении. Стиль художника, с нашей точки зрения, меньше всего является

совокупностью формальных приемов, о которых много шло речи и в предыдущей науке о

Гомере.

Стиль художника есть сам художник как человек, есть само общество, которое

породило его как человека. Стиль художника есть отражение человека, общества, истории,

но отражение не механическое, не буквальное, не фотографическое, а отражение

творческое, обобщающее, переделывающее предметы и зовущее к новым победам

человека.

Это есть сам человек, сам художник, сам Гомер, само то общество, которое его

породило.

Ведь во всяком предмете имеются элементы абсолютно существенные, более или

менее существенные и совсем несущественные. Человек может иметь прямой или кривой

нос, широкий или узкий лоб, пышную шевелюру или лысину и т. д., и т. д. Все это более

или менее существенно для него или совсем не существенно. Но за всем этим есть еще

сам человек, который уже не характеризуется размером членов его тела или фигурой.

Этого человека можно любить или не любить, с ним можно иметь дело и можно не иметь

никакого дела. Но это именно сам человек. И когда он, например, дает свою подпись под

тем или иным документом, то здесь он выступает именно как он сам; и уже никакая

частичная его особенность не имеет здесь никакого значения. Вот эта «самость» для

Гомера и есть его художественный стиль как выражение его нутра, его мировоззрения: и

это есть его внутреннее «я», его мировоззрение. [82] Но это дается при помощи стиля,

когда стиль не является внешним привеском к его «я» и к его мировоззрению, но

существенно его выражает.

Черты такого понимания стиля и художественного мастерства постепенно изучаются

и формулируются в советском литературоведении. Это не значит, что все другие проблемы

литературоведения отброшены. Вопрос о происхождении и составе гомеровских поэм,

вопросы об анализе разнообразных, разнородных и разновременных элементов, вошедших

в состав гомеровского эпоса, будут без конца занимать внимание литературоведов и

филологов. Но ведь существует, говорим мы, имманентный автор гомеровских поэм, для

которого все историко-филологические материалы являются только подмостками, только

подсобными материалами, более или менее вероятными слагаемыми. Все это покрывается

тем, что мы фактически имеем в поэмах Гомера, т. е. тем их имманентным автором,

который не сводим ни на какие аналитические слагаемые.

Вот это художественное мастерство Гомера или его художественный стиль,

одинаково личный, общественный и художественный, и является в настоящее время той

очередной проблемой, которая прежде ставилась весьма мало и особо или совсем не

ставилась и для решения которой современное советское литературоведение обладает

всеми необходимыми ресурсами и материалами. Этой проблемой и необходимо

заниматься.

V. Социально-историческая основа.

Устная словесность, мифология и литература всегда являются тем или иным

отражением, жизни народа. Какая жизнь народа изображена у Гомера, об этом мы сказали

выше в общей форме, а сейчас скажем конкретно на основании текстов Гомера.

1. Борьба нового со старым – это первое, что бросается в глаза, когда мы задаемся

вопросом о социально-исторической основе гомеровских поэм.

а) Упоминание в эпосе о племенах и фратриях (объединениях родов). Нестор

убеждает (Ил., II.362-368) распределить войско в бою по фратриям и филам для выявления

боеспособности войска; и он же (Ил., IX.63-64) приравнивает не включенного во фратрию

человека к находящемуся вне закона и очага. Таким образом, гомеровский эпос содержит

явные указания на общинно-родовую организацию, и эта последняя выступает здесь в

самых ответственных местах и суждениях. Нигде не видно, чтобы выступала какая-нибудь

организация, кроме родовой. Если убивают человека, то защищают его только

родственники. Все родовые объединения живут настолько разъединенно, что даже на

войне действуют в [83] значительной мере самостоятельно, порознь делят добычу; да и

нет такой организации, которая бы хранила общую казну или хотя бы имела общий

военный план. Агамемнона плохо слушаются, так что о государстве, собственно говоря,

нет никакого даже и помину.