Гоминиды

– Я даже боюсь спрашивать, но в моём мире в окрестностях того места, где я живу, водятся и другие крупные животные. Опять же, я считал, что они просто избегают больших городов, но…

Рубен качнул своей бритой головой.

– Нет, Понтер, не поэтому.

Мэри на секунду зажмурилась.

– Мне очень жаль, Понтер. Мы уничтожили почти всю мегафауну – и здесь, и в Европе, и в Австралии, – она ощутила, как желудок завязывается узлом, – и в Новой Зеландии, и в Южной Америке. Единственный континент, где всё ещё много по-настоящему крупных животных, – это Африка, но и там большинство из них в зоне риска.

Би-ип.

– На грани вымирания, – пояснила Луиза.

– Вы же сказали, что это было очень давно. – В голосе Понтера слышался упрёк.

Мэри опустила взгляд на свою пустую тарелку.

– Мы перестали убивать мамонтов очень давно, потому что мамонтов не стало. И мы перестали убивать большерогих оленей, и больших кошек Северной Америки, и шерстистых носорогов, и многих других, потому что истребили их всех.

– Истребить весь вид до последней особи. – Понтер качал головой.

– Мы многому научились с тех пор, – сказала Мэри. – У нас есть программы защиты исчезающих видов, и мы добились некоторых успехов. Американские журавли почти вымерли, и белоголовые орланы, и бизоны. Теперь они вернулись.

– Потому что вы перестали истреблять их, – холодно отрезал Понтер.

Мэри хотела было возразить, что причина не всегда была в охоте; чаще это было уничтожение человеком естественной среды обитания этих видов. Но какая, в сущности, разница.

– Какие… какие ещё виды вымирают? – спросил Понтер.

Мэри пожала плечами.

– Многие виды птиц. Гигантские черепахи. Панды. Кашалоты. Шим…

– Шим? – переспросил Понтер. – Что это? – Он наклонил голову: видимо, Хак высказывала свои догадки о том, какое слово хотела произнести Мэри. – О нет. Нет! Шимпанзе? Но… но это же наши родичи. Вы охотитесь и на них?

Мэри внезапно почувствовала себя крошечной и слабой. Как она могла ему сказать, что шимпанзе убивали ради еды, а горилл – чтобы делать из их рук экзотические пепельницы?

– Они бесценны, – продолжал Понтер. – Вы, как генетик, наверняка это понимаете. Они – ближайшие наши ныне живущие родственники; мы можем многое узнать о нас самих, изучая их ДНК и поведение в естественных условиях.

– Я знаю, – тихо сказала Мэри. – Я знаю.

Понтер посмотрел на Рубена, потом на Луизу, потом на Мэри, оценивающе, словно увидев их – по-настоящему увидев – в первый раз.

– Вы убиваете без меры. Уничтожаете целые виды. Вы даже убиваете других приматов. – Он замолк и снова по очереди оглядел их, будто давая шанс предупредить то, что он собирался высказать, предложить логичное объяснение, смягчающее обстоятельство. Но Мэри молчала, и все молчали, так что Понтер продолжил: – И мой вид тоже исчез из этого мира.

– Да, – сказала Мэри очень тихо. Она знала, как это произошло. Хотя не все палеоантропологи поддерживали эту теорию, многие считали, что где-то между сорока и двадцатью семью тысячами лет назад Homo sapiens – анатомически современные люди – совершили геноцид, первый в ряду многих, намеренных или случайных, которые им предстояло совершить в будущем. Люди очистили планету от единственного, кроме них, представителя рода Homo, другого, менее воинственного вида, который, возможно, гораздо лучше соответствовал бы двойному значению слова «человечный».

– Вы убили нас? – спросил Понтер.

– Это очень спорная проблема, – ответила Мэри. – Среди учёных по этому поводу нет согласия.

– Но как вы думаете, что произошло? – спросил Понтер, уперев в Мэри взгляд своих золотистых глаз.

Мэри сделала глубокий вдох.

– Я… да, я думаю, что именно это и произошло.

– Вы истребили нас, – сказал Понтер; и его голос, и тональность воспроизведённого Хак перевода свидетельствовали о глубоком душевном потрясении.

Мэри кивнула.

– Мне жаль. Правда. Это случилось невероятно давно. Мы тогда были дикарями. Мы…

И в этот момент зазвонил телефон. Рубен, явно обрадованный, выскочил из-за стола и схватил трубку.

– Алло? – сказал он.

Мэри подняла голову, услышав, как голос Рубена повеселел.

– Но это же здорово! – воскликнул он. – Великолепно! Да… нет… да-да, это годится. Спасибо! Точно. Да свидания.

– Что? – спросила Луиза.

Рубен явно сдерживал улыбку.

– У Понтера чумка, – сказал он, возвращая телефон на место.

– Чумка? – повторила Мэри. – У людей не бывает чумки.

– Правильно, – кивнул Рубен. – У нас естественный иммунитет. А у Понтера – нет, потому что его вид не контактировал с нашими домашними животными в течение многих поколений. Если быть точным, у него лошадиная разновидность; ветеринары её называют «мыт». Она поражает жеребят и вызывается бактерией Streptococcus equii. К счастью, у лошадей её обычно лечат пенициллином, и я его как раз давал Понтеру. Он выздоровеет.

– То есть нам можно не бояться, что мы тоже заболеем?

– Не только это, – сказал Рубен и расплылся в улыбке. – Они снимают карантин! Если последняя серия бакпосевов, результатов которой ждут сегодня вечером, будет негативной, то завтра утром мы сможем выйти отсюда!