Гомо Сапиенс. Человек разумный

Не будет преувеличением оказать, что вопрос о технике стал вопросом о судьбе человека и судьбе культуры. В век маловерия, в век ослабления не только старой религиозной веры, но и гуманистической веры XIX века единственной сильной верой современного цивилизованного человека остается вера в технику, в ее мощь и ее бесконечное развитие. Техника есть последняя любовь человека, и он готов изменить свой образ под влиянием предмета своей любви. И все, что происходит с миром, питает эту новую веру человека. Человек жаждал чуда для веры, и ему казалось, что чудеса прекратились. И вот техника производит настоящие чудеса.

Николай Александрович Бердяев. «Человек и машина»

Основной парадокс проблемы «Человек и машина», полагал Бердяев, в том, что без техники невозможна культура, с машинами связано самое возникновение культуры и одновременно окончательная победа техники в культуре, вступление в техническую эпоху влечет культуру к гибели.

«Труд человека заменяется машиной, это есть положительное завоевание, которое должно было бы уничтожить рабство и нищету человека. Но машина совсем не повинуется тому, что требует от нее человек, она диктует свои законы. Человек сказал машине: ты мне нужна для облегчения моей жизни, для увеличения моей силы, машина же ответила человеку: а ты мне не нужен, я без тебя все буду делать, ты же можешь пропадать».

Опасность машины, по Бердяеву, в том, что она «не только по видимости покоряет человеку природные стихии, но она покоряет и самого человека; она не только в чем-то освобождает, но и по-новому порабощает его».

С горечью отмечает философ появление на земле рукотворной второй природы. «В технический период цивилизации человек перестает жить среди животных и растений, он ввергается в новую холодно-металлическую среду, в которой нет уже животной теплоты, нет горячей крови».

Бердяев подробно анализирует, как машина стремится переиначить, перекроить человека. Он отмечает, что машина, прежде всего, губит душу человека. «Власть техники несет с собой ослабление душевности в человеческой жизни, душевного тепла, уюта, лирики, печали, всегда связанной с душой…». «Душа, связанная с органической жизнью, оказалась очень хрупкой, она сжимается от жестоких ударов, которые ей наносит машина, она истекает кровью, и иногда кажется, что она умирает».

Машина корежит и эмоциональную сферу человека, то, что в старину именовали «сердцем».

«Сердце с трудом выносит прикосновение холодного металла, оно не может жить в металлической среде. Для нашей эпохи характерны процессы разрушения сердца как ядра души».

Умерщвляет машина и человеческую плоть. «Система Тейлора, – поясняет Бердяев, – есть крайняя форма рационализации труда, но она превращает человека в усовершенствованную машину. Машина хочет, чтобы человек принял ее образ и подобие. Но человек есть образ и подобие Бога и не может стать образом и подобием машины, не перестав существовать».

Не ускользнула от внимания Бердяева и проблема невыносимости скорости перемен в жизни землян, то, о чем так хорошо говорил Олвин Тоффлер. Бердяев пишет: «Человеческая душа не может выдержать той скорости, которой от нее требует современная цивилизация. Это требование имеет тенденцию превратить человека в машину. Процесс этот очень болезненный».

Философская же сторона этого вопроса, по мнению Бердяева, в том, что овладевшая временем техника разрушает вечность. «В этой бешеной скорости современной цивилизации, в этом бегстве времени ни одно мгновение не остается самоцелью и ни на одном мгновении нельзя остановиться, как на выходящем из времени».

У человека нет теперь времени для созерцания: от него требуют только скорейшего перехода к следующему моменту – времени на вечность не остается!

И только один дух человека («человеческая жизнь не может быть окончательно и без остатка рационализирована, всегда остается иррациональный элемент, всегда остается тайна»), заключает Бердяев, противится диктату, тирании машины, только на его сопротивление возлагает философ надежды в борьбе с машиной.