Гончаров и его подзащитная

— Константин Иваныч! У меня для тебя сюрприз, — возбужденно сообщил участковый.

— Возможно, у меня для тебя будет тоже.

— Но почему ты не спрашиваешь какой? — не слушая меня, пел о своем Оленин.

— Потому что догадываюсь. Наверное, раскололи Стаса, с Бондаревым у вас вряд ли так скоро бы получилось. Я правильно говорю?

— Правильно. Я сейчас в опорном пункте, хорошо бы тебе…

— Ну вот и отлично. Жди моего звонка, где-то часа через два я тебе позвоню. Пока.

Оставив в каком-то грязном подъезде пустой, открытый «дипломат», я через магазин явился к Лерику. Недовольный и сонный, дверь он открыл не сразу.

— Гончаров, у тебя крыша течет? — неохотно пропуская меня в переднюю, нелюбезно спросил он. — Ты же знаешь, что по ночам я дежурю. Сегодня домой вернулся поздно. Еще трех часов не поспал, а ты опять с бутылками, алкаш-миссионер! Что-то частенько ты ко мне зарядил. К чему бы это?

— Я думаю, к дождю. Сегодня я, отец Валерий, получил калым или, выражаясь вашим артистическим языком, срубил халтурку. Шел мимо, думаю, как не зайти, как не порадовать старого приятеля-холостяка. С чистым сердцем, можно сказать, пришел, а ты мне такие обидные слова говоришь. Горько мне от них, да так, что плакать хочется. Уйду я от тебя! Злой ты мужик.

— Ну, распелся. — Зевнув во всю ширь своей пасти, Лерик почесал лопатку и подтолкнул меня в комнату. — Заходи, раз уж пришел. Я как задницей чуял — копченое сало сегодня купил и большую рыбу-селедку. Будет чем закусить, а то отрубишься, как в прошлый раз. Во сколько ты тогда ушел?

— Часов в восемь или около того, — вытаскивая гостинцы, ворковал я. — Лерик, ты бы хоть помылся перед тем, как за стол садиться, а то от тебя, прости меня великодушно, козлом воняет. Ты когда в последний раз душ принимал?

— Так дня три назад, неужели уже воняет? — искренне удивился он, как будто я сообщил ему великую тайну. — Вот уж не думал.

— Подумаешь, когда об этом тебе скажут твои актерки.

— Пожалуй, ты прав, пойду сполоснусь, а ты пока приготовь закуску. Все, что есть, в холодильнике.

Едва только я услышал шум работающего душа, как, оставив кулинарные хлопоты, занялся совсем другим делом. Несанкционированный шмон в квартире старого приятеля — занятие не из лучших, но ввиду дефицита времени другого выхода у меня просто не было. Посылочный ящик с инструментами я нашел в зимнем холодильнике под окошком. Долго в нем ковыряться не пришлось. Черная отвертка с ручкой-пеналом лежала сверху. Открутив крышку, я высыпал на стол сменные наконечники. Всего их было четыре: шило, две обычные отвертки и одна крестовая малого сечения. Пятый же большой крестовой наконечник лежал у меня в кармане. Абсолютно удовлетворенный своей находкой, я поставил ящик на место, внимательно осмотрел комнатный радиатор и вновь занялся сервировкой стола. К выходу Лерика закусь благоухала и радовала глаз.

— С легким паром тебя, Лерик! — придвигая столик к отопительной батарее, с чувством пожелал я. — Давай-ка по маленькой. После баньки полезно, да и когда я теперь к тебе завалюсь? Когда еще даст Бог свидеться, — усаживаясь на диван и таким образом оставляя ему кресло, запричитал я.

— Что за мрачные мысли, Гончаров? На тебя это не похоже, — садясь напротив, удивился кукловод. — Давай лучше выпьем за все хорошее! И конечно, за наше драное искусство. Дай Бог ему здоровья.

Минут через двадцать, когда в его глазах я увидел свободу и беспечность, предложил как бы промежду прочим легкий турнир по армрестлингу.

— Костя, ну я же тебя уделаю, как нехрен делать, — сев на любимого конька, оживился он. — Я же тебя всегда загибал, как младенца.

— Это ты правой меня делал, а левой у тебя не получалось, — разжигая его азарт, насмешливо возразил я. — Короткая у тебя память.

— Подумаешь, один раз проиграл, а сейчас я и левую твою положу.

— А чего мы спорим, языки бьем, рук у нас, что ли, нет? Давай прямо здесь.

Освободив половину стола — ту, что ближе к батарее, мы скрестили руки. У Валерки было громадное преимущество — длинный рычаг предплечья, но мне во что бы то ни стало нужно было уложить его левую руку.

Борьба началась и проходила с переменным успехом. Мы тужились и кряхтели, отпуская при этом едкие замечания в адрес друг друга. Через некоторое время почувствовав, что начинаю слабеть, я потихоньку стал привставать с дивана, помогая руке своим телом.

— Прижми задницу! — заметив мой маневр, прошипел Лерик. — Опусти задницу! Я тебе говорю! Так нельзя! — наблюдая, как его рука медленно, но неотвратимо укладывается на стол, возмущался он. — Это нечестно!

Дожав его руку почти до столешницы, до батареи отопления, я молниеносным движением правой руки выдернул из-за радиатора заготовленные там наручники и защелкнул у него на запястье.

— Ты что? Сдурел? — Серея лысиной, он попытался все обратить в шутку. — Или ментовские хохмы не дают тебе покоя? Расстегни сейчас же. Мне это не нравится. Всякая шутка имеет свои границы. Расстегни!