Гондола-призрак

Из глубины его послышался глубокий и протяжный зевок. Потом показались две руки, вытянувшиеся на всю свою длину. Затем — голова, туловище, обряженное в полосатую робу заключенного. Наконец пленник одним прыжком выскочил из сундука, огляделся по сторонам, несколько раз потянулся, чтобы вернуть гибкость членам, подошел к Хлебожую (который, даже будучи связанным, ухитрялся жевать булку) и сказал ему с характерным южным выговором:

— Малой, дай и мне палянички пожувать!

— И это, по-вашему, сын халифа багдадского??? — заметил Али Бадалук.

Ошеломленный Арлекин дернул своего недавнего узника за руку с такой силой, словно хотел оторвать.

— Ты кто таков? Откуда взялся?

— Я-то кто таков? — отвечал странный незнакомец. — А как ты себе думаешь? Я Пульчинелла, к твоим услугам! Пульчинелла, сын Пульчинеллы, неаполитанец от макушки до пяток и в обраток[26].

Раздался глухой стук. Это Арлекин упал на палубу без чувств.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ, в которой Пульчинелла до известной степени распутывает узлы

рлекин пришел в себя почти мгновенно, но предпочел полежать еще с закрытыми глазами, воспользовавшись собственным же мудрым советом: «Прежде чем действовать, разберись сначала, что к чему».

Али Бадалуку разбираться было недосуг, и он просто скомандовал своим людям:

— Покончим с этим одним махом. Достаньте-ка свои ятаганы[27] и отрубите им головы, всем четверым.

— Почтеннейший капитан, — раздался голос Омара Бакука, столь сладкий, что всем показалось, будто в воздухе пахнуло медом, — а что если, прежде чем рубить голову Пульчинелле, выслушать его историю? Может быть, он предоставит нам, наконец, столь необходимые сведения. А если он начнет завираться, сабля сразу остановит поток его лживых речей.

— Ты говоришь, как Коран, — заметил Бадалук своему астрологу. Потом добавил: — Эй, ты! У тебя две минуты, чтобы объяснить нам, кто ты и как ты попал в сундук.

Эти слова, разумеется, были обращены к Пульчинелле. Тот не заставил повторять приглашение дважды и немедленно начал:

— Дамы и господа!..

Но был сразу же прерван Бадалуком:

— Э-э-э, давай-ка без вступлений. Переходи к сути.

— Как вам будет угодно-с, — ничуть не смутился Пульчинелла и, как ни в чем не бывало, продолжил, уснащая свою речь характерными для неаполитанцев старомодными словечками. — Так вот, повторяю, зовут меня Пульчинеллой, и родился я в Неаполе, вот уже двадцать пять годочков тому назад. Отец мой был богатым попрошайкой, и не просто «богатым», а самым богатым попрошайкой в Неаполе, поскольку он один обладал привилегией просить милостыню перед королевским дворцом[28]. Я очень им гордился и поэтому, едва войдя в сознательный возраст, задался целью распространить оное процветающее предприятие и внутрь царских покоев. По каковой причине на шестнадцатом году и был схвачен в хоромах великого канцлера за собиранием милостыни в виде золотых часов. Под тем предлогом, что в горнице в этот момент не было не только самого господина канцлера, но и вообще ни одной живой души, я был обвинен в обыкновеннейшем воровстве. Какая ужасная несправедливость! Ведь я собирался даже послать ему записочку со своими искренними благодарностями, подписанную по всем правилам! Но, увы, мне недостало на то времени, поскольку я был немедленно препровожден в тюрьму, в стенах которой в течение нескольких лет кряду мог предаваться размышлениям, причем компанию в этом утешительном занятии мне составляли ученая мышь да несколько пауков…

— Если твоя история не закончится через минуту, — рявкнул Бадалук, — нечем тебе больше будет размышлять! Мне дела нет до твоей биографии! Рассказывай, что знаешь про сына багдадского халифа!

— Человек редких достоинств, — без запинки подхватил Пульчинелла и отвесил поклон, как будто тот, о ком он говорил, стоял перед ним. — Истинно благородная душа. Я имел честь знавать его десять месяцев или около того в тюрьме Пьомби. Для меня это была уже восемьдесят пятая отсидка, а вот для его высочества — самая первая. И вот что я вам скажу, господа мои: ни разу за все мои тюремные университеты не попадался мне сокамерник столь любезный и чувствительный. Поверите ли, однажды его высочество никак не мог уснуть, потому что в подвале Пьомби плотник по небрежности не заколотил до конца гвоздь в лавку! Этот гвоздь торчал точно под его тюфяком, но ведь шестью этажами ниже!

— И чем же дело кончилось? — тревожно спросил Хлебожуй.

— Как бы вы думали? Его высочество умолил надзирателя отправиться в подвал и заколотить проклятый гвоздь, и только после этого уснул спокойно!

— Ты будешь, наконец, рассказывать толком или нет?!