Гонец из Пизы

Уже в моторке, припаливая третью сигарету и укрыв ее в горсть от ветра и брызг, Шурка сказал Сидоровичу:

– А ведь вот так взяли бы власть в этом городишке.

– Как не хрен делать, – подтвердил Сидор.

– 22 —

За ужином тяпнули дареной водки, смачно закусив ее одурительно пахнущими малосольными огурцами. На десерт тянули пиво. Пришли к выводу, что нет ничего прекрасней любви народа, преподнесенной в адекватных формах.

– Ради нее стоит рисковать жизнью, – философски сказал Сидорович.

– Ударно поработал – культурно отдохни, – поддержал его стахановским лозунгом Габисония, открывая новую бутылку.

Чувствовали себя элитными рейнджерами, наслаждающимися благами цивилизации после ударной операции.

Серега Вырин спросил:

– Шурка, а вот теперь – честно: ты бы выстрелил?

– Без вариантов. А ты нет?

– Я тоже.

Поскольку десантная команда была освобождена от ближайшей вахты, дружеская посиделка спонтанно перетекла в заседание революционного комитета. Пригласили включенных в него офицеров, единогласно поставили себе за операцию оценку отлично. Пришли к выводу, что и власть вот так сменить безусловно могли, но это дело требует навыка и предварительно проработанного плана. Главное – решительность и беспощадное подавление сопротивления.

– Все же надо было их шлепнуть всех. Надежней было бы.

После пары стопок уже казалось, что никаких препятствий к тому не было. Вообще противников смертной казни не следует искать среди военных, для которых убийство по приказу есть основной способ решения поставленных задач. Но так как революционность подразумевает свободу слова и совести, обнаружилась и гуманистическая оппозиция в лице Груни и Беспятых.

– Одно дело – бой двух сторон с оружием в руках, тут – или ты, или тебя. И совсем другое – когда преступник уже беспомощен и безвреден: что толку отбирать у него жизнь? – занял позицию Беспятых.

– Безвредный гад – мертвый гад, – заметил Куркин.

– Ни у кого нет права отбирать у человека его единственную жизнь, данную Богом, – возразил Груня.

Очень приятно быть гуманистом, в безопасности выпив водки и закусив ее малосольным огурцом. Впрочем, в таких условиях комфортно и проповедовать террор.

– История свидетельствует, – продолжал Беспятых, – что жестокость наказаний еще никогда не способствовала пресечению преступлений. Карманники особенно усердно орудовали в толпе, собравшейся смотреть казнь воришки.

Ему было немного стыдно повторять банальные аргументы из газет и телевизионных дискуссий. Груня был простодушнее, и испытывал отнюдь не неловкость интеллигентного офицера в споре с матросами, а напротив, гордое удовлетворение своей образованностью.

– Смертная казнь ничего не дает. Это просто месть общества, где люди руководствуются атавистическим чувством справедливости, – повторил он слова известного московского адвоката, поразившие его ум посредством телевизора.

Габисония неожиданно для себя издал гортанный и какой-то кровожадный звук.

– Когда чувство справедливости становится атавистическим – хана всему! – выкрикнул он. – А несправедливость, значит, – не атавистическая, да?! Нет, дорогой. Если адвокат за деньги защищает убийцу – он хуже собаки, он… проститутка. Нет – проститутка честный человек, она за деньги удовольствие продает, никому плохо не делает, только себя позорит. А он закон позорит, всех людей позорит.

– А с чего это взяли, – удивился Шурка, – что жестокость наказаний не уменьшает преступлений? Что – сравнивали, ставили опыты? Да может, без смертной казни воровали бы наоборот в пять раз больше! Любой знает: как прекратить мародерство? – очень просто: расстрелять пару мародеров. Вот если бы провести эксперимент: на половине страны казнят воров, а на другой нет, и тогда сравнить, где воров будет больше, – тогда я поверю. Где это в Азии руку отрубали за воровство?

– В Иране, – сказал Мознаим. – Там воровства нет, это точно. Где шариатские законы действуют – воровать не принято.

– Вот так!

– Могу сказать, почему в Узбекистане машины не воруют.

– Неужели руки рубят?

– Нет. Президент Акаев ввел закон: любой угон машины – двадцать лет. И все – стоят открытые, никому неохота за тачку двадцать лет хватать.

– Молодец Акаев!

– Товарищ лейтенант! А как, собственно, принимается закон? Кто это вообще решает, как за что наказывать?

Беспятых в затруднении пожевал губами.

– Законодательная власть решает. У нас, скажем, народ избирает Думу, соответствующий комитет разрабатывает закон, и его в обеих палатах ставят на голосование.

Это откровение вызвало разочарованный стон.

– Ага! Неизвестно за кого голосуешь, а потом он двигает тот закон, за который богатые больше ему заплатили. На хрен такая демократия?!

– Лучшей не придумали.

– Тут нечего и придумывать! Важные законы надо ставить на всеобщее голосование, и дело с концом! Если народ избирает власть – почему власть устанавливает не те законы, которые хочет народ? Не-ет, пора такой власти вставить оглоблю.

– Дорогой Шура, – вздохнул Беспятых, – за какую бы власть ты ни голосовал, все равно к ней приходят те, кто ловчее вешают тебе лапшу на уши.

– Так поставим нужную власть силой!