Гонец московский

Не замычит больше никогда Пеструха, не ткнется теплым бархатистым носом в плечо.

Не залает Кудлай, не завиляет лохматым хвостом, встречая его после утренней пробежки или похода в лес за бортями.

Не выйдет из землянки по-стариковски кряхтящий и жалующийся на непогоду Горазд, которому в схватке мог бы позавидовать любой молодой дружинник окрестных князей. Не пожурит он, обычно скупой на похвалу, нерадивого ученика. Не присядет больше зимним вечером на медвежью шкуру у огня, чтобы поведать о далекой земле Чинь, о тамошних монахах, об обычаях чужедальнего народа, о древнем мудреце с чудны́м именем и никогда больше не напомнит его глубокомысленных изречений.

Похоронить бы по христианскому обычаю…

Со стоном пошевелился юноша-татарин.

Злость, угасшая было в душе Никиты, всколыхнулась с новой силой. Он подскочил к степняку, ударом ноги под ребра перевернул навзничь. Острия теча – и когда только успел подхватить? – уперлось монголу в кадык.

– Говори, собака басурманская, зачем учителя моего убивал?!

Мальчишка выпучил глаза. Смуглая его кожа посерела.

– Ну! Говори! – Никита совсем легонько надавил на кинжал.

– Я… не… убивал… – прохрипел татарин.

– Да? А кто? Врешь, собака!

– Клянусь… не… убивал…

– Врешь! – Парень сдерживался изо всех сил, чтобы не напоить клинок вражеской кровью. – Врешь, гадюка подколодная…

– Белым конем Священного Воителя[57] клянусь! Не убивал!

– А кто тогда убивал? Откуда ты здесь? Зачем на меня напали, а? Ну, говори!

Никита чуть-чуть ослабил давление теча.

– Я – Улан-мэрген, – переведя дыхание, произнес монгол. – Моя жизнь в твоих руках. Ты победил меня и моих нукуров. Один победил. Сам. Ты – великий воин. Ты волен забрать мою жалкую жизнь…

– Вот завел! – возмутился Никита. – Толком говори! Кто убивал Горазда?

– Кара-Кончар убивал.

– Какой еще Кара-Кончар? Кто такой? Из ваших? Из татарвы поганой?

В глазах мальчишки вдруг разгорелся огонь решимости, смешанной с обидой. Он вскинул подбородок. Сказал, тщательно выговаривая слова русской речи:

– Если я – татарва поганая, можешь зарезать меня хоть сейчас! Я в твоей власти! А оскорблять не смей!

– Ишь, какие мы… – присвистнул Никита, но клинок не убрал. – Обидчивые – страсть. А как стариков убивать…

– Я был против! – выкрикнул Улан-мэрген. – Кара-Кончар приказал нукурам!

Казалось, еще немного, и из его глаз брызнут слезы.

«А что он мне сделает? – подумал Никита. – Я его голыми руками скручу и по соседним елям размажу… Можно поговорить».

– Вставай! – приказал он, отступая на шаг и перехватывая теча обратным хватом. Буднично предупредил: – Вздумаешь за саблей потянуться, зарежу…

– Это теперь твоя сабля! – хмыкнул монгол. Поднялся. Пошатнулся, хватаясь за голову.

Никита подавил в себе желание помочь. А вдруг это хитрая уловка? Он кинется поддержать ослабленного врага, а тот ему ножик из рукава да в подреберье!

– Холодно… – пожаловался Улан-мэрген. – Костер бы развести.

– Разводи, – кивнул парень. – Поленница там.

На мгновение татарин расправил плечи, выпятив грудь, будто кочет.

«А ведь и в самом деле не из простых цэригов[58]! Гордец, чопкут богатый, говорит складно. Ничего… Мне все равно, будь ты хоть хан, хоть нойон, хоть баатур».

– Огниво дать? – поинтересовался Никита как ни в чем не бывало. Ему тоже хотелось посидеть у разведенного огня. Лапти свалились еще в самом начале боя, и теперь ноги в онучах сильно замерзли.

Басурман сверкнул зубами, но сдержался и протянул ладонь:

– Давай!

Пока Улан колол щепу, складывал палочки «домиком», Никита внимательно за ним следил. Мало ли… Говорить можно всякое: моя жизнь в твоих руках, хочешь зарезать – режь… А потом сиганет в чащу – там наверняка лошади стоят. Куда же татарин без коня?

Но мальчишка работал старательно. И сноровисто. Пальцы не порезал. Искру высек быстро, раздул комок мха, дал заняться соломенному жгуту и поджег костер. Видно, что умеет, но не любит возиться с «черной» работой.

Они сели друг напротив друга.

Слабые блики пламени освещали снизу скуластое узкоглазое лицо. Будто не человек, а чудище лесное.

«Да какой с него человек? Нехристь, морда басурманская. Такие, как он, кровь пьют из народа русского больше чем полвека!»

– Говори! – приказал Никита. – Все сказывай! Про Кара-Кончара, погань татарскую… Про то, как вы учителя моего убивали! – Злыми словами он хотел вновь пробудить в себе ярость, чтобы в случае чего рука не дрогнула. Но получалось плохо. Легко убить врага в бою, но очень трудно зарезать безоружного человека, который даже не пытается сопротивляться.

– Я – Улан-мэрген, – издалека начал татарин. – Я – сын Ялвач-нойона. Младший сын. Младшему сыну трудно пробиться. Приходится драться с другими сынами, как собаке за обглоданную кость. Иначе тебя перестанут уважать. А потом и замечать не будут.

– Ты дело говори, – одернул его Никита. – Не размазывай. Мы не на пир собрались.