Гонг торговца фарфором

Мы отправились домой. По-весеннему ярко зеленели деревья… Но что было в этот час с Шучжин? Если арестуют меня, никто не пострадает, моя квартира чиста. Насчет Франка я постаралась в меру возможностей позаботиться и очень рассчитываю на соседа. Он тосковал по своим детям, которые «воспитания ради» остались в Германии (у Гитлера), и мечтал о внуках. Франка он любил. У нашего дворянина была экономка, тоже из европейцев, но, к сожалению, слишком старая и постная, чтобы утихомирить ревность Арне. Даже этот сухарь оттаивал, когда забегал Франк. «Если мне на голову свалится кирпич, я оставлю ребенка у вас», — как-то раз сказала я фон Шлевитцу. «Я даже усыновлю его», — ответил он. Это, конечно, чересчур. И при случае я упомянула, где живут мои родители. Даже если Шлевитц узнает обо мне правду, не думаю, чтобы он вышвырнул Франка на улицу.

Арне, даже будучи на свободе, не мог взять мальчика к себе, он должен полностью порвать со мной, и начинать надо прямо сейчас.

Потрясенная судьбой Шучжин, я впервые забыла об Арне и лихорадочно обдумывала, что предпринять дальше. Арне нельзя приходить ко мне, твердила я, если надо, встретимся за городом.

Арне пришел в ужас.

— Но ведь у нас с ней все кончено, — сказал он.

— Не о том речь. Она до сих пор занимает соседнюю комнату?

— Да, но я говорил с ней, и она знает: все кончено.

— То-то и плохо. Как раз сейчас, когда она была бы очень нам полезна. Я уже говорила: мы с тобой расстаемся из-за этой девушки, от твоей хозяйки о нашем разрыве узнают все, а Шлевитцу я скажу сама.

— Нет, прошу тебя, не говори ему ничего… Узнай он, что ты осталась одна…

Я не позволила ему спутать ход своих мыслей.

— Пусть некоторое время все между вами будет по-старому…

— Слушай, ты с ума сошла или насмехаешься?

— Мне вовсе не до насмешек. В интересах легализации ты еще пару недель должен пробыть с нею, только не сидеть дома, а показываться на людях, чтобы вас видели вместе. Если ничего не случится, через две-три недели привезем рацию обратно, но встречаться будем редко и под строгим секретом, как с партизанами. И вот еще что. Вернешься домой и сразу напишешь мне прощальное письмо. Так, мол, и так: встретил другую, и вообще мы никогда не понимали друг друга до конца, особенно тебе мешало, что у меня есть от тебя тайны — намек на то, что ты ничего не знал о моей работе. Чтобы поднять свой авторитет в немецкой колонии, можешь также добавить несколько слов насчет непреодолимых расовых различий.

— Прекрати, или я за себя не ручаюсь! — Арне взмахнул кулаком у меня перед носом. В таком возбуждении я его до сих пор не видела.

— Но, Арне, ведь это не имеет к нам никакого отношения, я же говорю о деле, о прикрытии для тебя. Мы еще не такое делали ради легализации. Работу надо продолжать, так или иначе.

— Публично поссориться — с точки зрения работы, может, оно и правильно, но все остальное… нет. Ведь… ведь это уже вовсе не ты, неужели я тебе вправду безразличен? — Он побледнел.

— Арне, я страшно устала.

Дне недели спустя мы с Франком оформляли номер в пекинском «Северном отеле», где обычно селились иностранцы. Багаж мой, в том числе детали рации, я велела отнести наверх, спросила, где найти хорошего зубного врача, и не откладывая отправилась к нему.

Нужно было удалить коренной зуб. Дантист уже в четвертый раз безуспешно накладывал щипцы — корень был кривой, и врач решил сделать трепанацию челюсти. Франк, которого не на кого было оставить, с интересом наблюдал за его манипуляциями. Чтобы не внушить ребенку на всю жизнь ужас перед зубными врачами, я не проронила ни звука, хотя операция продолжалась два часа. В восемь вечера мы вернулись в гостиницу, я уложила усталого мальчика спать и тоже прилегла.

Ответ Ляо гласил: «Перебирайтесь в Пекин».

Арне должен был свернуть свои дела и последовать за мной. Вряд ли это займет много времени, торговля у него шла отнюдь не бойко.

Я без сна лежала на кровати. Наркоз мало-помалу переставал действовать, и начались боли. Мысленно я перенеслась в Маньчжурию. Мы бросили партизан на произвол судьбы. Хань приедет на встречу, а меня нет, и Хо приедет. Три раза подряд они напрасно будут ждать меня. Встревожатся или решат, что иностранные товарищи не выдержали напряжения, что солидарности хватило только до определенного момента? Конечно, партизаны продолжат работу и без нас. Какая-то связь с ними в ближайшее время наладится, через Ляо. Он знал, что нас может постигнуть неудача, и наверняка заранее позаботился насчет контактов. Наверно, он сообщит партизанам и о том, что мы свернули работу не по своей воле? Вдруг Хо, который знал Шучжин, тоже под угрозой ареста? Правда, жил он теперь в другом месте, может, это спасет его.