ГОНИТВА

Побеседовав с Войцехом Миллером, Айзенвальд пришел к неутешительному выводу о разлагающем воздействии Глобоша на душу поручика. Ничего не умея сказать по существу участи поднятого из могилы предателя, кроме поминания уже набивших оскомину глада и чумы, Войцех зато достаточно живо обрисовал бедствия, которые способна причинить бешеная навка. То есть, навка, отведавшая серебра и потому нечувствительная далее к уничтожающему нежить серебряному оружию. Примерно то же, поведал Миллер, происходит со знаменитыми бергенским вервольфами, не погибшими от первой серебряной пули. Кроме того, серебро злит навку до такой степени, что загнать ее назад в могилу становится невозможно. Первой жертвой ее делается неудачливый гробокопатель, следом идет тот, чья кровь используется в "призывном" напитке, а далее все, кто попадется на дороге. Деятельный призрак не останавливают запертые окна и двери, церковные молитвы и ружейная пальба.

На закономерный вопрос генерала, что же тогда с ним, призраком, делать, Миллер выразительно развел руками и перешел к применению щепки от гроба самоубийцы. Якобы, если такой щепкой оцарапать себя и кого-то еще и смешать кровь, второй человек попадает к первому в подчинение. Любое отступление от приказа ведет к обильному кровотечению, могущему закончиться смертью.

Генрих отметил эти факты, как любопытные, но к схеме никаким боком не относящиеся, и Войцеха с миром отпустил.

И напоследок допросил полицейских и доктора, осматривавших тело покойного Александра Андреевича Ведрича накануне погребения.

– Я тридцать лет в судебной медицине, – заявил доктор хмуро, – и уж покойника как-нибудь отличу. Господин порученец, – почти выплюнул он. – Тот пан был мертв бесповоротно. Члены вялые, пульса и дыхания нет. Кроме того, он раздулся и почернел под воздействием яда, след от укуса на щиколотке был вполне различим… Mille pardon, труп еще и вонял. Ни у меня, ни у коллег даже сомнений в его смерти не возникло. И раз уж все настолько ясно, то позорно глумиться над телом, занимаясь вскрытием. Тем более, на глазах у этой девочки, его несчастной невесты. Даже господин Френкель снизошел.

– Ошибка…

– Не в нашем случае! – почти закричал врач и добавил уже спокойно: – Если, разумеется, он не гонец. Эти могли гадюку живьем проглотить без вреда для здоровья, что там укус…

– Все время при мне упоминают о гонцах. Кто они такие?

Доктор вздохнул и пошевелился на жестком стуле:

– Если коротко, это странствующий Орден наподобие монашеского или рыцарского, но без принесения их обетов. Был основан несколько сотен лет назад то ли княгинею Эгле, то ли ее супругом Жвеисом, первым легендарным королем Лейтавы. Гонцы учат, лечат, собирают и сохраняют знания. Вот и все, что мне о них известно. И не понимаю, как это относится к обвинению меня в некомпетентности. Должен также заметить, – продолжал доктор сухо, – что было проведено служебное расследование и с занимавшихся телом пана Ведрича сняты все обвинения в недобросовестности и злонамеренном покрывании мятежника, о чем существуют письменные документы. Советую…

– Спасибо. Вы свободны.

Они расстались недовольные друг другом. Айзенвальд привычным жестом носящего очки потер переносицу, хотя, разумеется, ни в каких очках теперь не нуждался. Посидел, бездумно глядя, как синеет сумраком окно. Потом прикинул дела на ближайшее время. Надо было обязать полицию и ландштаб предоставить списки и документы по расследованиям внезапных смертей, дезертирств и странных исчезновений военных и цивильных особ. Надо было выцедить из ведомства Зайчика Френкеля сведения об активизации инсургентов, если таковая имеет место. Усадить еще несколько человек за просеивание открытых данных параллельно Тумашу Занецкому, а также поднять старую шпионскую сеть, мирно пробездействовавшую все время отсутствия Айзенвальда в Лейтаве. В свое время генерал очень предусмотрительно передал своему наместнику лишь несколько мелких агентов, остальных приберег. Вот и пригодились.

Тумаш оказался легок на помине. Когда у Айзенвальда уже не оставалось сил ни на что другое, кроме как умыться и рухнуть в постель, студент ввалился деятельный и бодрый, со стопкой газет под мышкой. Ухая, погрел руки над огнем, посетовал на мороз. Влажные волосы топорщились, глаза сияли. Губы оттопыривала совсем мальчишеская улыбка.

– Вот!

Не дожидаясь следующих вопросов, Занецкий развернул на столе в кабинете, где Айзенвальд его принимал, плотный газетный лист с аршинным заголовком: "Таинственная смерть князя Омельского!!" и нагло потребовал у лакея горячего чаю. Набросав туда сахара, шумно прихлебывая и грея руки о толстый серебряный подстаканник, повел рассказ.