ГОНИТВА

– Верно. Но не исключено, что однажды он все равно проболтается. Поэтому гораздо логичнее пригласить кого-то со стороны, – Генрих поболтал ложечкой в остывающем чае, – как следует извозить в болоте, хотя, вероятно, имеются гораздо более удобные подходы к этому островку… Дедок же не самоубийца лезть за клюквой по пояс в грязи, ежеминутно рискуя утонуть.

– Но их же никто не убивал! – Тумаш уронил в пустой стакан щипчики для сахара и густо покраснел. – Ран же не было!

Айзенвальд потер щеку плечом, вытащил щипцы, отряхнул и задумчиво повертел в руках, глядя, как огонь мягко отражается в серебре:

– Вы когда-либо слышали про духовые трубки, привезенные иезуитами из Нагуаля в шестнадцатом веке? Такие использовали для охоты краснокожие. Трубку заряжали шипом ядовитой акации. Хватало легкой царапины, чтобы убить животное куда более крупное, чем человек, – Айзенвальд подтянул к себе газету, ногтем отчеркнул нужное место. – Вот, на открытых частях тела имеются царапины от веток. Скрыть след от шипа ничего не стоит. К тому же, сейчас существуют духовые ружья, стреляющие на гораздо большее расстояние, чем трубка. Вы поручитесь, что у заядлого охотника Рощица-Замойского такого нет? Кстати, совершенно не обязательно, что жертвы не отстреливались. Но пока суд да дело, ружья было нетрудно подменить, а заодно перевязать оборванный ремешок.

Тумаш горестно, не скрываясь, вздохнул. Видимо, все еще не желал расстаться с версией о таинственной смерти, жуткой и загадочной; с видением, в котором князь со слугой убегают от навьев по болоту, спотыкаясь, врезаясь в кусты и размахивая бумажкой с молитвами…

– Версии о политической расправе и мести изволите?

Секретарь застонал, умоляюще вскинув руки. Айзенвальд аккуратно положил щипчики на край подноса:

– Сердитый я сегодня какой-то, простите.

Тумаш немедленно расплылся в улыбке:

– Чего там… Интересно вы все это рассказываете. Словно сами присутствовали. Вам бы на заседании Виленского исторического общества выступить, чтобы наш Долбик-Воробей не сильно нос задирал.

– Так почему его не утереть?

Тумаш обиженно пошуршал газетами:

– А кто меня пустит?… Там только профессура да заезжие знаменитости голос имеют. А кстати… граф Адам Цванцигер сегодня там уникальный доклад сделал, касаемо последних раскопок на горе Вздохов в Краславке. Факультет просто гудит. Я с его племянниками дружен. Вот поеду и узнаю из первых рук…

– Цванцигер? – переспросил генерал, вздрагивая. Именно в Краславском поместье этого самого Цванцигера служил нынче управляющим пан Алесь Ведрич, чьи деяния последние два дня не давали Генриху покоя.

– Ага! Он фольклорист, историк, археолог – не хуже Розеты. Его только кузены Тишкевичи в науке переплюнули. А хотите, вместе поедем? Там всегда интересно, – Занецкий вскинул длинные наивные ресницы.

– Да, – Айзенвальд коротко кивнул. – Я буду готов через четверть часа. Еще чаю, или распорядиться об ужине?

Занецкий облегченно выдохнул:

– Там накормят. У пана Адася всегда замечательно кормят, – облизнулся и, высмотрев на подносе кусок сахара покрупнее, звучно им захрустел.

Над кавярней в самом конце улицы Замковой, выходящей на Соборную площадь, отлитые из чугуна изящные женские ручки держали изрядную стопку чугунных же блинов. Должно быть, поддразнивали голодующих в квартире над ними аристократов. Но Сырная неделя еще не наступила, и аристократы не велись. Сидели из взгляда на экономию или любопытствующие патрули в почти полной темноте – пять-шесть свечек не в счет. Какие балы здесь закатывались когда-то! Свечки горели сотнями, в разбросанных по лестничному ковру цветах тонули по щиколотку… К ужину собрались только родственники: самые именитые фамилии: Тишкевичи, Тезенгаузы, Цванцигеры… У раскаленной печки дремал кавалерийский полковник из Блау. За двадцать лет он так и не удосужился толком выучить лейтавское наречие, но был очень полезен с точки зрения на тех же патрулей и успел сделаться привычен как предмет меблировки. Ему подливали коньяк и больше не обращали внимания. Тихо позвякивало в столовой серебро, звенел хрусталь, точились разговоры, а за окнами мягкими лапами обнимал Вильню снег.

В какой-то миг спор за столом вспыхнул, как фейерверк, и до спрятавшейся за портьеры Франциски-Цецилии донеслось:

– Какие вожди… нет у нас вождей…

– Я вам так скажу… герцог Отто ун Блау, разумеется, сволочь. Но… – тут, очевидно, возделась вилка, – гениальный полководец. Рядом с нашими лапотниками. А то бы с чего ему победить…

– Говорю, остались склады… заготовили… где поглуше, и не вынимали… Ятра… Как где? Омель. На Полесье, не слышали?

– Ну… не Лейтава… мы все не Лейтава. Малютка Шеневальд, крыска зубастая, проглотил всех… Пан… и Балткревию проглотит с ихней конституцией, говорю я вам. Ах, "их"? Выквиты это…

– Растащили Лейтаву, – гудел кто-то, – как тот, простите за банальность, пирог, в поисках вишенки. И Блау имеет эту вишенку…

– Чудо спасет… Почему нет?! Захватил же Лев Эльбу и держался там сто дней против Гишпано-Еллинской эскадры. Как какой? Бвонапарт.