ГОНИТВА

Мельничное колесо давным-давно разобрали, но кладка строения чернела в прорехах тумана на фоне слабо серебрящейся воды. По воде пробегали тени деревьев, а над головой медленно нарождались звезды. Франя загляделась на них и не поняла, откуда взялась на мосту девичья фигурка. Словно туман, поднявшись, принял человеческие очертания. Незнакомка стояла очень близко, а ночь была достаточно светлая, чтобы разглядеть старинный мужской строй, небрежно подобранный тяжелый узел волос на темени и странные движения рук. Франя подкралась ближе, и отчего-то ей стало не по себе. Девушка, может, годами пятью старше ее самой, хрупкая и очень красивая, держала перед грудью длинные бусы: прозрачные камни в серебряной оправе. Камни светились нехорошим гнилушечным светом, сея отблеск на девичье лицо. Оно было видно графине лишь в профиль, но отчего-то пугало своим выражением. Как и нервные движения пальцев, в зыбком свете напоминающих вьюнки. Пальцы жили словно сами по себе. Они выковыривали из серебра даже на вид скользкие, как сало, камушки и небрежно бросали в воду. Серебряная оправа была опустошена на треть. Фране захотелось заорать от ужаса. Но, словно в кошмаре, не получалось ни двинуться, ни заговорить.

– …а потом не знаю. Она просто исчезла. Я не видела ее там ни до, ни после.

Сидя в кресле, писатель подался к ней, выражение бледного лица было напряженным и сосредоточенным:

– Какая она… была?

– Ночь, цвет волос не угадаешь. М-может быть, чуть темнее моих, очень густые. Не прическа, просто приподняты вот так, – Франя показала. – Скулы высокие, нос еллинский, глаза… – она растерянно оглянулась.

– П-простите… – гость выхватил из-за ворота сорочки тяжелый, старинной работы медальон, щелкнул крышкой.

Франциска охнула. Мись сунул свой родовой длинный нос в портрет. Тумаш взглянул тоже:

– Постойте… где-то я видел…

Писатель, видимо, жалея о порыве, спрятал медальон на груди.

– Видел я… – бормотал Тумаш, напоминая сомнамбулу. – Не может быть…

– Р-романтическая история?

Франя стукнула брата кулачками по широкой груди. Мись всхлипнул от боли.

– Это копия с портрета. Как… откуда… – Занецкий прикусил язык.

– Вы видели оригинал?

– Ну да, мой дед дружил с Рощицем. Не с тем, о ком мы сегодня говорили! – торопливо уточнил студент. – Этот художник. Ростовой портрет, медальоны на серебряном столовом приборе… Это графиня Северина Маржецкая.

Мись придушенно засопел:

– И ты так легко в этом признаешься?

– А что? – студент сердито забарабанил пальцами по подлокотнику. – Наш род, разумеется, не так знаменит, как Радовилы или Черторойские, но достаточно древен. И никогда мы не считали зазорным дружить и родниться с Маржецкими.

– Но, Тумаш!…

Занецкий вскочил:

– Нигде… ни у кого не было доказательств ее предательства. Игнась мертв. А даже если и так… может, она не выдержала пыток. Она всего лишь хрупкая женщина…

Франя переводила беспомощный взгляд с одного на другого пребывающих в запале мужчин.

– Тогда многие семьи погибли из-за нее. Имущество конфисковали…

– У Айзенвальда была прекрасная шпионская сеть. Впрочем, педантизм шеневальдцев вошел в пословицу. "Страже" нельзя было решать поспешно!

Тумаш осекся и посмотрел на хозяина. Тот держался спокойно.

– Простите, – сказал Занецкий, – очень старая история, но иногда еще болит.

– Женщина на медальоне связана… с моей семьей.

– У нас тоже немецкие корни, – вмешалась Франя живо. – Тумаш, я никогда не слышала про эту Северину. Расскажи.

– Да я уже рассказал все. Была попытка инсуррекции. Графиню сочли предательницей и расстреляли патриоты. Ей оказывал покровительство немецкий генерал Айзенвальд, тогдашний генерал-губернатор Вильни, если точно. А еще до этого была история с ее сестрой. Ульрику Маржецкую приревновал лейтвин, офицер, и не нашел ничего лучшего, как столкнуть под лед. Когда ее вытащили, она уже была безумна.

Франя не думая взяла пирожок с подноса, глотнула и закашлялась. Вытерла набежавшие слезы:

– Бедная… и… как?

– Она исчезла из города. Говорили, кто-то видел ее в Крейвенской пуще потом, гораздо позже. Она не помнила себя, считала ведьмой. Лечила…

– Раненых, – глухо подсказал Генрих. – Тогда был мятеж, чего скрывать.

– Тогда были другие люди, – возгласил Мись, опрокидывая в себя бокал.