ГОНИТВА

Бесповоротно выстроились в одно: бегущие, как по ниточке, слепые волки… Зимнее поле… Волки, хватающие за руку с оружием, точно зная, для чего оно предназначено… Женский голос, хлестнувший плетью сквозь вой… Несуразности Лискны… Хриплый голос корчмаря и фольклориста Коти Борщевского: "Ох, не дай нам Боже увидеть, как она снова пойдет по земле. Все равно как в войну: солдатики непогребенные лежат, и над ними жируют вороны. Ты-то, Тумаш, не помнишь, маленький был тогда". Девушка с моста в Краславке, бросающая в воду склизкие зеленые камешки, о которой рассказала панна Цванцигер…

Айзенвальду сделалось жарко. Он скинул сюртук и растянул узел галстуха.

Легенда делалась явью.

И можно было отбросить осторожное "если предположить", впервые возникшее вместе с воображаемой схемой в гостиной особняка Цванцигеров.

В Задушный день на погосте в Навлице была Морена… Та самая языческая смерть, при одном упоминании которой болтун Котя, застреливший чудовищную рысь и спокойно гуляющий ночами по кладбищу, трясется студнем… ради служения которой Антя Легнич готова лишиться бессмертной души… и сам Айзенвальд… к черту.

И тогда легко объясняется и большое число пропавших, и неразборчивость силы, которая похищает или убивает людей.

Генрих еще раз перелистал военные рапорты.

"…- убито дикими зверями, тела найдены: 52 человека. Из них рядовых 28, унтер-офицеров 23, офицеров 1. Все без исключения – конвойные команды, сопровождавшие грузы или военную почту от города к городу.

– убито в драках местными жителями, до приказа No17 от 8 января 1831 года "О запрещении увольнений в город в Лейтавском округе по причине особого положения":

6 рядовых.

– боевые потери в патрулировании и столкновениях с отрядами инсургентов:

2 рядовых, 1 офицер, всего 3 человека.

– пропало без вести, тела не обнаружены: 17 человек, из которых рядовых 10, унтер-офицеров 5, офицеров 2. Из этих 17 человек 12 пропало при сопровождении конвоев, что позволяет отнести гибель их на диких зверей. А 5 человек, именно же:

3 рядовых, унтер-офицер и лейтенант пропали 14 января 1831 года с караульной вышки, из охраны Тракайских складов Е.С.Г. ун Блау…"

Дикость? Суеверия?

"То, что у вас, в Эуропе, народный вымысел, у нас – реальность! Мой Господь распадается на осколки. И у каждого свое имя, и каждый требует веры и обещает свои чудеса!"

Количество исчезновений ужасало. Каждое ведомство видело свою малую часть и объясняло скачок после Задушного дня естественными причинами: нападение диких зверей, козни инсургентов-"лисовчиков", гибель от мороза, драка на меже за кусок земли… Если объясняло вообще.

А похоже, были это вот они, "мор, глад и трус", равно пугающие революционный комитет и сумасшедшего крестолилейца, но которые пока еще никто не заметил. И, судя по всему, не заметит – пока не станет поздно. И носил этот ужас вполне конкретное имя. Не менее памятное здесь, чем имя Айзенвальда, некогда военного генерал-губернатора Виленской губернии. Имя оболганной женщины, вызванной из своей могилы в угоду патриотическим порывам и амбициям князя Ведрича Александра Андреевича, теперь тоже не вполне живого. И не понимающего, что Морена – не та сила, которая станет кому-то служить. А пройдет, сметая правых и виноватых и превращая пусть и захваченную, но такую прекрасную землю во всеобщее кладбище. И было лишь одно в безупречной схеме Ведрича, в своем яром желании отомстить связавшего могилу предателя на перепутье, кровь его родственника и полную луну, чего член "Стражи" никак не мог представить: Северина не предавала! И потому у них всех оставалась надежда.

Северина – не предавала! Но не кричать же об этом на площади – все равно Айзенвальду не поверят.

Генрих по привычке провел руками от подбородка к затылку, точно сдирая паутину с лица, потянулся до хруста в спине. Выпить захотелось смертельно: хоть мальвазеи, хоть гданьской водки.

Патриот х…!