Гонка по кругу

Русобородый бандит не мог постигнуть случившееся. Лишенный зрения и подельников, он, неловко перебирая руками, ползал на карачках, тщетно пытаясь подняться на ноги. Судьба изменила ему, и впервые в жизни Лом ощутил себя загнанной в угол беспомощной жертвой, а не охотником. В первый и последний раз. Главарь с ужасом понял это.

* * *

На Новослободской команда, возглавляемая Ромой Трёшкой, вновь перешла на левый, внутренний путь по специально огороженной от болельщиков дорожке. Предыдущий перегон красные сталкеры преодолели без препятствий, избегнув встречи с неизвестным противником, таящимся в параллельном туннеле. Люди, толпившиеся на платформе, что-то выкрикивали, похоже, даже нечто одобрительное, что само по себе было удивительно. В Ганзе не любили краснолинейцев. По крайней мере, правящий класс Кольцевой линии их терпеть не мог.

Однако Роме сейчас не было никакого дела до болельщиков. Кивнув напарникам, он углубился в туннель. Быстро, но бесшумно передвигаясь, сталкеры прошли около тридцати-сорока метров, как вдруг Трёшка неожиданно приказал группе остановиться. Капитана посетило ощущение дежавю. Его острый слух уловил звуки стрельбы. Опять возникла необходимость быстро принимать решение. Рома подумал, что второй раз возвращаться на станцию и вновь идти по правому перегону – недопустимая трата драгоценного времени. Да и перед товарищами будет стыдно. Что это за капитан, боящийся каждого звука?!

Дважды закрыв фонарь ладонью, Трёшка выключил его. Это означало приказ погасить свет и идти вперед в полной темноте, – благо сталкеры почти год тренировались в перегонах Красной Линии передвигаться на ощупь.

Минуту спустя Рома услышал натужный хрип. Он остановился и прислушался. Впереди, совсем близко, кто-то тихо изрыгал бранные слова. Краснолинеец понял, что бой уже закончился, и это, скорее всего, недобитый раненый проигравшей стороны. Вот только вопрос: а не оставили ли его в живых специально, как приманку, чтобы уничтожить еще какую-нибудь команду? Трёшка решил рискнуть. Он включил фонарь. Его товарищи остались позади, невидимые в темноте, но с оружием наизготовку. Такая тактика была продумана заранее. Если вдруг тут окажется засада, капитан команды, безусловно, погибнет, приняв огонь на себя, но оба напарника успеют ответить меткой стрельбой, и, вполне возможно, останутся победителями. Роман Третин был уверен, – им это вбивали в голову с самого детства, – что в страшной борьбе за выживание выигрывают общества, где многие готовы пожертвовать собой во имя остальных. Такой парадокс: инстинкт самосохранения коллектива зиждется на отсутствии данного инстинкта у отдельных особей. И кто, если не он, капитан краснолинейцев, должен поступиться своей жизнью?

Однако в Рому никто так и не выстрелил. Метрах в пяти от себя Трёшка увидел мужчину, никак не отреагировавшего на свет. Он стоял на четвереньках и что-то бормотал. Рома подошел вплотную к раненому, присел на корточки, присмотрелся. Глаза, рот, борода мужчины были залиты кровью, которая в свете фонаря казалась черной.

– Что здесь произошло? – спросил Трёшка по слогам.

Мужчина вздрогнул, голова его дернулась на звук.

– Не лошара, – пробормотал он, – не лошара…

– Что здесь произошло? – медленно повторил свой вопрос Рома, узнав бандита с Новокузнецкой.

– Летучая мышь напала…

Капитан напрягся. Он решил, что в перегоне между Новослободской и Белорусской ганзейцы выпустили тех самых неизвестных мутантов, о которых предупреждал перед началом соревнований агент Красной Линии. И хоть худощавый и вечно покашливающий разведчик с бородкой снабдил краснолинейцев специальной мазью, которая должна отпугнуть тварей, Трёшка был настороже.

Рома щелкнул пальцами, и сзади вспыхнули два фонаря его товарищей.

– Просмотрите стены и потолок, – скомандовал он, освещая шпалы и рельсы.

На промерзшей гальке Трёшка обнаружил два свежих трупа. У обоих – характерные огнестрельные ранения. Рома направил фонарь в лицо главарю.

– Ты врешь, – сказал капитан краснолинейцев, – это не мутанты. Тебя по глазам ножом полоснули.

– Нет… – прохрипел ослепленный русобородый мужчина, – я не лошара какой… чтоб меня человек… это летучая мышь…

– Ясно, – сказал Рома, понимая, что зря теряет время, – я узнал тебя, ты бандит с Новокузнецкой. Ты когда-то предал нас, Красную Линию. Тебя перекупили ганзейцы. А еще ты работал на Рейх, служил тем, кто заплатит больше. Ты – продажная мразь и грязный подонок без принципов.

– Зато я не лошара, – прошипел бородач и хрипло засмеялся, – не лошара…

– Ты не лошара? – усмехнулся Рома, достав из кобуры пистолет. – Ты закончил свою жизнь, ползая на коленях, слепой, захлебывающийся в собственной крови. И ты не лошара?

– Не лошара! – настаивал на своем бандит. – Не лошара!

– Ты сейчас сдохнешь, – спокойно произнес Трёшка, передернув затвор и приставив пистолет к голове бородача, – и от тебя не останется ни памяти, ни имени.

– У меня есть имя, – с надрывом выкрикнул бандит, – меня зовут Л…

Бородач не договорил, ибо грянул выстрел, размозживший почти половину его черепа.