Гонка по кругу

«Проспект этого Мира, прощай! – вновь прокричала Ева. – Я так и знала, что ты лишь галлюцинация…»

«Только помни! – мысленно прошептала Аве. – Мы не должны носиться по кругу, по Кольцевой линии. Мы должны разомкнуть контур, только тогда мы найдем выход».

«И как это сделать?» – громко подумала Ева, чувствуя такую невообразимую легкость, что, казалось, еще немного, и она воспарит.

«Почему мы мчимся по кругу? – мысленно спросила Аве, продолжая бежать вровень со своей близняшкой, и тут же сама на него ответила: – Потому что на шее каждого из нас ошейник с веревками. Мы уподобляемся лошадям, которых объезжают и держат на длинной привязи, чтобы они не вырвались».

«Я никогда не видела лошадей…» – задумалась Ева.

«Мы должны порвать эти привязи, – продолжала увещевать Аве, – веревки, что нас держат, – это наши инстинкты. Инстинкты, что лишают свободы. Ты должна преодолеть их, пройдя сквозь три темных туннеля, в каждом из которых тебя будут поджидать три стража. И тогда кольцо разомкнется».

«Мы уже бежим по туннелю», – заметила Ева.

«Да, – согласилась Аве, – и должны преодолеть власть первого инстинкта. Скоро ты встретишь первых трех стражей».

«И что это за инстинкт?» – полюбопытствовала Ева, замедлив бег.

«Иерархический, – тихо подумала Аве. – Все мы живем в метро, доминируя или подчиняясь. Ведь так? Есть фюрер, есть генсек, есть председатели и президенты, есть коменданты, есть их помощники, есть солдаты, есть обычные рабочие, есть сталкеры и есть даже рабы. Если лезешь наверх, мечтая о власти, то ошейник – на тебе. Если склоняешь в смирении голову, то ты на цепи. Хоть так, хоть так, ты все равно на привязи инстинкта, который не дает тебе мыслить и жить свободно».

«И как? Как мне разорвать веревку? Как пройти сквозь стражей?» – спросила Ева, увидев вдали трех притаившихся человек с автоматами наизготовку. Благо сейчас толщи тьмы не были препятствием для ее сверхчувствительного зрения.

«Эту задачу ты должна решить сама, – подумала Аве, – сама…»

Ева перешла на быстрый шаг.

«Доминировать и подчиняться…» – проговорила про себя девушка, пытаясь сконцентрироваться.

И вдруг вспышка воспоминания озарила ее. Своды перегона исчезли, и Ева вновь почувствовала себя пятнадцатилетней девчонкой.

Она стоит перед массивным столом, за которым сидит ее родной брат, будущий гауляйтер Пушкинской.

– Присаживайся, сестра, – говорит Вольф, покровительственно улыбаясь и указывая на стул.

Девчонка садится. Она внимательно смотрит на брата, в глазах которого читается непередаваемое торжество.

– Вот наконец мы обрели дом, – говорит Вольф, – перестали шастать по метро, как какие-нибудь бомжи. Теперь эта станция наша, мы сумели выбить отсюда всю нечистую мразь, – а скоро нашими будут и две остальные, смежные с Пушкинской. А потом, потом… весь метрополитен будет принадлежать нам… – Взгляд брата, задымленный сумрачной мечтой, незряче устремляется поверх головы Евы, он блаженно улыбается.

Через какое-то время Вольф приходит в себя и спрашивает:

– Как тебе мой новый кабинет?

– Да так себе, – жмет плечами Ева и оглядывается на голые стены, – не так тесно, как раньше, конечно, но как-то… бесцветно. Хотя так везде…

– Скоро эти стены будут заставлены знаменами Рейха, – с воодушевлением произносит Вольф, – тут будут цвета: красный, белый, черный…

Ева снова равнодушно пожимает плечами. Ей нет никакого дела до увлечений брата. И если бы не страх остаться одной среди вконец одичавших, мелочных, мстительных, похотливых, жадных и жестоких людишек, она давно бы сбежала.