Вот и сейчас ганзейский босс, сидя в удобном мягком кресле и барабаня холеными пальцами по прозрачной столешнице, наблюдал за снующими по миниатюрным коридорчикам из оргстекла голыми землекопами и размышлял, какие плюсы можно извлечь из сложившейся ситуации. Сзади, за левым плечом, стоял секретарь.
– Значит, они сумели пройти сквозь глаберов и уничтожить группу Алексея Грабова, – задумчиво произнес Главный менеджер. – Жалко зверушек, мутантиков ведь не один год растили…
– Этого не смогли даже проклятые коммунисты с Красной Линии, – заметил секретарь.
– Еще бы, ведь мы подсунули им фальшивый крем, – Главный менеджер криво усмехнулся, повернув голову в сторону собеседника, – это ваша идея, Велислав Андарбекович. Я бы сказал, блестящая идея: спровоцировать ложную утечку информации, на которую повелись лучшие разведчики краснолинейцев.
Мужчина в клетчатом пиджаке, с лицом, чем-то напоминающим морду очень умного сурка, застенчиво улыбнулся, но ответил не без гордости:
– Я всего лишь скромный советник при гениальном руководителе.
– Ну да… ну да… – как бы нехотя согласился ганзейский босс. – Вы расшифровали бредни шпионов Полиса? Что там агент Спица прислал этому чудаку, Верховному Хранителю Книг?
– Разумеется, – сказал секретарь, – глупцы из Полиса полагают, что, общаясь по телефону на санскрите с элементами эзопова языка, они могут скрыть от нас смысл своих сообщений.
– И что там?
– Очевидно, Верховный Хранитель считает некоего Кухулина, прибывшего из-за МКАДа, избранным и желает использовать его в своих гнусных целях.
– А что думаете вы? – спросил Главный менеджер.
– Я не считаю, что он избранный, его ведь никто не избирал, – секретарь хитро улыбнулся. – Но, полагаю, пришелец определенно обладает сверхспособностями и может нам пригодиться. Сейчас он с группой направляется в сторону Полиса через станцию-призрак, через Полянку. Прикажете послать спецназ?
– Ни в коем случае, – сказал ганзейский босс, – с ними нужно по-другому. Никаких кнутов, только пряники… только пряники… да…
– Предложить им гражданство Кольцевой линии? – с сомнением произнес человек с лицом сурка. – Если они не захотели заканчивать Игры, отказались от победы, то вряд ли их искусят какие-либо преференции.
– А было бы здорово… – Главный менеджер мечтательно сощурился. – Только представьте, господин секретарь: команда Четвертого Рейха, выигравшая Пятые Ганзейские игры, просит политического убежища у Содружества Станций Кольцевой линии. Это прогремело бы на все метро.
– Была бы неплохая, так сказать, пиар-акция, – согласился секретарь, – но нам доложили, что Фольгер, Кухулин и эта… девчушка… запамятовал имя, участвовали на стороне Четвертого Рейха по подложным документам.
– Да плевать, если честно. Истинно то, что преподносится как истина. Мне ли вам объяснять эти примитивные истины, простите за каламбур, – ганзейский босс, бросив покровительственный взгляд на ползающих в макете Московского метрополитена слепых грызунов, поднялся из-за стола. – Говорите, этого Кухулина никто не избирал? Что ж, так давайте мы изберем его, сделаем своим.
– Вы хотите… – на лице секретаря нарисовалось сомнение, – лично встретиться с тем, кто называется Кухулином? На Полянке?
– А почему бы нет, – сказал Главный менеджер. – Бункер наш совсем недалеко, по спецлинии да на скоростной дрезине я мигом окажусь на станции-призраке.
– Осмелюсь заметить, – настороженно произнес человек-сурок, – это весьма опасно. Полянка славится ментальными и парапсихическими аномалиями…
– Я в курсе, но вербовку такой феноменальной личности никому не могу доверить. Даже вам, уважаемый Велислав Андарбекович. Уж не обессудьте.
Секретарь только пожал плечами и, помолчав секунду, сказал:
– Ну, хотя бы пару охранников с собой возьмете?
Главный менеджер согласно кивнул и спешно покинул зал заседаний.
Феликс Фольгер, Кухулин и Ленора медленно продвигались вдоль заброшенной станции. Абсолютная тьма, разрезаемая блеклыми лучами фонарей, давила с непривычной тяжестью, а гнетущая тишина даже у сверххладнокровного Кухулина вызывала лишь одно желание – закричать. Трудно было понять, отчего у путников выворачивает нутро: ведь ничего здесь нет, если не считать мусора, разбросанного меж грязных пилонов. А может, именно совместное присутствие равнодушной мглы и вопиющего безмолвия превращало станцию-призрак в диковинный замкнутый мирок, живущий по собственным законам и заставляющий случайных путников беспокойно оглядываться по сторонам.