Гонка века. Самая громкая авантюра столетия

Кроухерст также делал заметки и выполнял упражнения из двух учебников по инженерному делу. Похоже, он не испытывал большого удовольствия от этого занятия, так как прошел всего лишь пару глав. В любом случае, на текущий момент перед ним стояло достаточно много прикладных инженерных задач, требовавших решения, чтобы не тратить время на освоение новой теории. Большинство математических задач, которые он выполнял во время плавания, имели прямое отношение к модификации радиооборудования и попыткам сконструировать новый авторулевой.

А вот «Теория относительности» Эйнштейна пришлась ему больше по вкусу. Вообще-то данную работу великого физика нельзя отнести к мистическим произведениям, но в понимании Кроухерста, регулярно читавшего и перечитывавшего ее, она понемногу приобрела черты трактата о чем-то потустороннем, тайном. Эйнштейн написал книгу с целью доступно, по мере возможности, донести суть своей теории до людей «с обычным образованием, соответствующим уровню вступительных экзаменов в университет», поэтому она не предполагала больших познаний в математике. Хотя, возможно, Эйнштейн немного преувеличил уровень интеллекта, который требовался для поступления в вуз, и в самом деле допустил, что читателю нужно будет проявить «достаточно большое терпение и силу воли». У Кроухерста они, конечно, были. Он делал пометки на полях и писал критические отзывы в Журнале № 2, имея целью, очевидно, продемонстрировать, что общая теория относительности вовсе не является таковой. Не стоит забывать, что из всего, имевшегося на борту «Teignmouth Electron», эта книга была одним из немногих средств, способных занять ум. Кроухерст сделал «Теорию» своим евангелием. Так читают семейную Библию до посещения общественных библиотек и лавочек с дешевыми изданиями в мягкой обложке. И как религиозный фундаменталист старой формации цепляется за некоторые выборочные пассажи из Библии, вырывая из контекста и вкладывая смысл, не содержащийся в них, так Кроухерст стал находить в тексте Эйнштейна глубокие мысли, преисполненные космического откровения. Особенно сильное впечатление на него произвел один отрывок, где Эйнштейн писал:

«Пучок света проходит расстояние от точки А до точки М за то же время, что и расстояние от точки В до точки М, что в действительности есть не предположение, не гипотеза о физической природе света, а всего лишь оговорка, которую я могу сделать по своей свободной воле, чтобы вывести определение одновременности».

На самом деле Эйнштейн всего лишь говорил о том, что слово «одновременность» временно будет употребляться в особом смысле, чтобы каждый ясно понял, в каком значении оно используется. Однако Кроухерст углядел в эйнштейновской фразе заявление, почти что равное завету Бога. Вот, подумал он, существо высшего порядка, которое может приказывать природе небес «по своей воле»! Он загнул уголок страницы и перечитывал это место снова и снова. В своих эссе он называл Эйнштейна не иначе как Мастер. Он увидел в уравнении E = mc² космическое откровение, эквивалентное христианской заповеди «Бог есть любовь».

В последующих эссе Кроухерст описал свое обращение в новую веру. По его словам, впервые прочитав определение Эйнштейна об одновременности, он подумал, что физик просто дурит людей.

«Я сказал вслух с раздражением: «Ты не можешь так поступать!» Я подумал: «Ах ты, жулик». Затем я взглянул на фотографию автора в поздние годы и ощутил укол совести. Я перечитал отрывок несколько раз, пытаясь понять, как мыслил человек, написавший эти строки. Математик, сидевший во мне, не смог увидеть ничего нового, что позволило бы принизить значимость оскорбительных постулатов. Но поэт во мне смог в конечном счете прочитать послание, скрытое между строк, и различить следующее: «И тем не менее я сделал это. Давайте исследуем последствия».