Гонка за смертью

Нилит настороженно постучала зубами. Старая карга указала на завернутый труп, припрятанный за камнем недалеко от пещеры – с подветренной стороны.

– Это очевидно, верно? Тело еще не коснулось гребаной воды, так что еще ты можешь с ним делать? Обо мне не беспокойся: я тенями никогда не владела, и не собираюсь.

– Я его заколдую, – ответила Нилит, чувствуя на себе холодный взгляд Фаразара, – в Великом колодце Никса.

Женщина помахала обрубком, обводя им пещеру.

– Ты камни видела?

– Да.

– А что это за камни, знаешь?

– Произведения искусства?

Женщина, ковыляя, подошла поближе, и Нилит пришлось приложить усилия, чтобы рука с кинжалом осталась спокойно лежать на коленях. В глазах старухи вспыхнул темный огонь, словно расплавленная смола. Нилит сделала все, чтобы не отвести взгляд.

– Это могила, девочка. То, что этот мир забыл. Видишь ли, раньше мы проживали нашу жизнь только один раз. С той минуты, когда наши шлюхи-матери выталкивали нас в мир, мы жадно впитывали жизнь, мы вдыхали ее, вцеплялись в нее обеими гребаными руками. – Женщина закатила глаза и посмотрела на свою культю. – Победить в этой борьбе невозможно, но в этом все и дело. Ты знал, что однажды гонка закончится, и это заставляло тебя работать упорнее, прилагать больше усилий, жить, сука, упорнее. Мы обманывали смерть до тех пор, пока она нас не ловила. Раньше люди ценили жизнь. А мы – нет. Теперь ты просто всаживаешь нож в человека, у которого есть то, что тебе нужно. Теперь мы без раздумий берем то, что нам не принадлежит, и оставляем себе то, что мы убили. Нет, мы больше не боремся за жизнь. Теперь мы просто боремся за смерть. За гребаную смерть. Тебе не кажется, что мир уже умер – просто другой смертью?

Нилит вдруг поняла, что выпрямилась и сидит не шевелясь.

– Если честно, то да.

– Вот как? – Еще один хриплый смешок. Еще один косой взгляд на Фаразара. – У меня было три девочки. Три девочки, мать их. Их забрали эти тупоголовые душекрады. Четыре дня вели их по пустыне, по самой жаре. Насиловали, когда выпадала охота, а когда подошли к рынкам душ, хладнокровно убили их в канаве. Но при этом так облажались, что никто не пожелал их купить. Никто, кроме меня, конечно. Я выследила этих кровожадных мудаков и купила моих мертвых дочерей с гребаной скидкой, а затем подожгла лагерь работорговцев и смотрела, как все они горят.

Нилит подумала о том, что одного кинжала, возможно, ей не хватит.

– Даже не представляю себе, как больно тебе было.

– Их монеты теперь в Никсе, и это главное.

– Мне жаль, – ответила Нилит – более искренне, чем рассчитывала. Она    подумала о других матерях, которые недавно потеряли детей. Она представила себе, как эти дети лежат под грудой камней на склоне какого-нибудь холма. Их призраки в конце концов восстанут и будут торчать там, пока не угаснут, или пока их не поработят проходящие мимо путники. Нилит поморщилась.

– Не страшно, не страшно. Пустыня – дерьмовое место. Гребаный песок подтачивает тебя, меняет тебя так, как тебе совсем не нужно. Чем больше времени ты проводишь тут, тем сильнее пустыня тебя стирает. – Блестящие глаза посмотрели прямо на Нилит. – Хотя есть способы уменьшить это бремя, смягчить удар.

Они еще немного посидели, а затем Нилит принялась копаться в лежащем рядом с ней мешке. Она вынула из него мешочек, завязанный полоской тростника, и положила его перед женщиной. Фаразар зацокал языком: он не одобрял благотворительности и, как и большинство аркийцев, едва знал, что означает это слово.

Он не понимал, что это, скорее, плата. Клинок Нилит не зарезал дочерей этой женщины, но он убил тех трех мужчин. Нилит совершила злое дело, ущерб от которого следовало возместить. Необходимо было восстановить равновесие.

– Пусть мертвые боги вознаградят тебя за потерю, – сказала Нилит слова, которые до сих пор только читала в свитках.

– Ты добрая.

– А ты добрее.

Внезапно закончив церемонию, женщина взяла мешочек, а затем показала на раненую ногу Нилит.

– Между прочим, я знаю целителя. Охрененного целителя.

Она ткнула себя в грудь пальцем, похожим на ветку зимнего дерева.

Нилит сжала губы.

– Разумеется.

Еще один мешочек упал в пыль.

Старуха подошла поближе и взялась за работу. Она посыпала землю порошком, на этот раз – буро-оранжевым, цвета ее одежды. Нилит охнула от боли и стиснула зубами край рукава. Узловатые пальцы тыкали ее, погружались в рану все глубже и глубже. Появился крошечный клинок, осколок черного стекла. С его помощью старуха отрезала загнившую плоть. Затем она закрыла рану темной мазью и запечатала ее с помощью ниток и бечевки. Когда старуха наложила на рану свежую повязку, Нилит позволила себе дышать и прислонилась к Аноишу. Конь негромко заржал.

Старуха уже поднялась на ноги и направилась в ночь. Прежде чем тени и отблеск костра поглотили ее, она подняла руку и очертила ею круг. Нилит снова наклонила голову в знак благодарности, а затем старуха исчезла.

Убедившись в том, что они остались одни, Фаразар подкрался к Нилит. Он сложил руки на груди, его лицо выражало неодобрение.

– Какое тебе дело до трех мертвых девочек из пустыни?

– Никакого.