Гонки на мокром асфальте

Спустя несколько дней, в пятницу, Зоя, Дэнни и я отправились к Максвеллу и Триш. В гостиной уже стояла кровать. Большая больничная кровать, которая двигалась вперед и назад, могла нагибаться во все стороны и проделывала другие штуки. Управлялась она пультом. Еще у нее внизу имелась ступенька, а на ней висел планшет. В комплекте с кроватью в дом прибыла сиделка, старенькая морщинистая женщина с певучим голосом, которая не любила собак, хотя я нисколько не возражал против ее присутствия. Увидев меня, сиделка тут же принялась гундеть. К моему огорчению, Максвелл присоединился к ней, Дэнни же в эту минуту был чем-то занят, и меня вытолкали из дома на задний двор. Спасибо Зое, она пришла мне на помощь.

— Сегодня мама приедет! — крикнула она мне.

На ней было ее любимое хлопчатобумажное в полоску платье, и она очень волновалась. Волнение оказалось заразительным и передалось мне. Я радовался: для всех нас возвращение Евы домой было самым настоящим праздником. Мы прыгали и играли. Зоя бросала мне мячик, а я специально для нее проделывал с ним разные смешные штуки, после чего мы катались в траве. День казался чудесным, наша семья опять вместе.

— Приехала, — сообщил Дэнни, выглянув из-за двери, и мы с Зоей бросились в дом. Мне разрешили войти внутрь. Первой вошла мать Евы, за ней двигался мужчина в синих брюках и желтой куртке с логотипом, кативший перед собой инвалидное кресло, в котором сидела безжизненного вида бледная фигура с помертвевшими глазами — манекен в тапках. Максвелл и Дэнни подняли фигуру и уложили на кровать, сиделка подоткнула одеяло, а Зоя сказала: «Привет, мама». И все это произошло прежде, чем я смог узнать в похожей на манекен застывшей фигуре Еву.

Голову ее обтягивала шапка, напоминающая обрезанный чулок. Щеки ввалились, кожа пожелтела. Она подняла голову и огляделась.

— Я чувствую себя новогодней елкой, — сказала она. — Все собрались вокруг меня словно в ожидании чего-то. Нет у меня для вас подарков.

Раздался чей-то неловкий смешок.

Затем она посмотрела прямо на меня.

— Энцо, подойди ко мне.

Завиляв хвостом, я осторожно приблизился. Я не видел Еву с тех пор, как ее положили в больницу, и не был готов увидеть то, что предстало моим глазам. Мне показалось, она вышла из больницы в гораздо худшем состоянии, чем была до нее.

— Он не знает, что и думать, — произнес Дэнни, глядя на меня.

— Все нормально, Энцо.

Она свесила руку с кровати, и я ткнулся в нее носом. Все мне не нравилось — ни странная кровать, ни Ева, дряблая и печальная, ни стоящие возле нее люди, ни Новый год без подарков. Все выглядело скверно. Поэтому, хотя все и продолжали смотреть на меня, я переместился к Зое и, устроившись позади нее, принялся разглядывать в окно залитый солнцем задний дворик.

— Думаю, я обидела его тем, что заболела, — сказала Ева.

Ничего подобного у меня и в мыслях не было. Чувства мои в тот момент перемешались. Я не смог бы их внятно сформулировать и сейчас, когда столько пережито и прошло много времени, чтобы их осмыслить. А тогда я смог лишь подойти к кровати и улечься рядом, мягким пушистым ковриком распластаться на полу.

— Мне самой на себя в зеркало смотреться не хочется, — заявила Ева.

День казался бесконечным. Наконец наступило время ужина, Максвелл, Триш и Дэнни хлопнули по коктейлю, и настроение у них заметно повысилось. Из дальнего ящика извлекли альбом с детскими фотографиями Евы, принялись со смехом листать его. Из кухни, где Триш готовила ужин, поплыл запах чеснока и масла. Ева сняла шапочку, и мы с удивлением стали разглядывать причудливые шрамы на ее голове. Потом она с помощью сиделки отправилась в душ, откуда вышла не в больничной одежде, а в своей, и выглядела почти нормально, если бы не темные круги под глазами и странная покорность во взгляде. Она попробовала почитать Зое книжку, но скоро устала, и Зоя начала читать книжку ей, медленно и старательно. Получилось у нее неплохо. Я побрел на кухню, где Дэнни снова держал совет с Максвеллом и Триш.

— Нам кажется, Зое тоже имеет смысл остаться у нас. До тех пор пока…

— Да, до тех пор пока… — вторила Максвеллу Триш.

Ну что это за язык такой? Одни недомолвки. Лишь многозначительные взгляды, жесты да звуки, которые не являются словами. Люди не понимают, как они сами усложняют процесс общения. Механическое повторение фразы «до тех пор пока» выразило все, что думала Триш.

— До тех пор пока что? — потребовал разъяснений Дэнни. Я уловил в его голосе раздражение. — Откуда вам знать, что произойдет? Вы ее уже приговорили?

Триш с грохотом опустила сковородку на плиту и начала всхлипывать. Максвелл обнял ее за плечи, прижал к себе. Затем посмотрел на Дэнни.

— Пожалуйста, Дэнни. Взгляни в глаза реальности. Врач сказал: «Шесть-восемь месяцев, не больше».

— Доченька моя… — прошептала Триш.

— Зоя еще ребенок, — продолжал Максвелл, — ей недолго осталось видеть Еву, так пусть они это время побудут вместе. Я не думаю, нет, я не хочу верить, что ты будешь против.

— Ведь ты такой заботливый, — прибавила Триш.