Гонки на мокром асфальте

Подумать страшно. Представьте человека, у которого жена внезапно умирает от рака мозга. После чего ее бездушные родители сразу же затевают тяжбу с целью отнять у него дочь. Используют инсинуации, лживые заявления о сексуальных домогательствах, имея деньги, нанимают свору хитрых адвокатов-крючкотворов. Месяцами не дают отцу общаться с шестилетней дочкой. Кроме того, лишают его возможности зарабатывать себе на жизнь, только для того, чтобы доказать, будто он не способен обеспечить дочь. Сколько времени продержится человек в столь ужасной ситуации?

Но они не знали, с кем имеют дело. Дэнни не прогнулся перед ними и не сломался. Он никогда не сдавался и не сходил с дистанции.

Испытывая к «близнецам» отвращение, я последовал за ними в дом. Триш суетилась возле плиты, Максвелл достал из холодильника банку маринованного перца. Внутри меня закипала ненависть.

«Подонки! Гнусные мошенники».

Они перестали быть для меня людьми, превратились в «близнецов»-подлецов, низких, злобных подонков, набивающих чрево противным жгучим перцем, подкармливающих своего внутреннего трусливого дракона. Когда они смеялись, из их ртов извергалось пламя, а из носов валил дым. Они были недостойны жизни, эти гадкие людишки. Отвратительные создания на азотной основе, подобные монстрам, обитающим на дне самых глубоких озер, в мрачных впадинах, куда даже кислород не осмеливается проникать и где никогда не бывает света, а давление сокрушает все, превращая в песок.

Моя ненависть к «близнецам»-подлецам подпитывала мою жажду мести. Ради справедливого воздаяния я готов был использовать всю свою собачесть.

Керамическими зубами, которые он снимал на ночь, Максвелл разгрыз первый стручок, обдав губы едким соком, и полез в банку за вторым. Я подошел к нему. Сел перед ним. Подал лапу.

— Желаешь полакомиться? — спросил он, явно удивленный моим поведением.

Я пролаял.

— На, отведай. — Максвелл извлек из банки крупный стручок перца и поводил им перед моим носом. Длинный, толстый, неестественно зеленый, он отвратительно вонял кишащими в нем нитратами и сульфитами. Сатанинская конфетка, право слово.

— Думаю, тебе не следует кормить его перцем, — бросила через плечо Триш.

— Ему нравится перчик. Пусть покушает, — возразил Максвелл.

Первым моим желанием было вместе со стручком отхватить Максвеллу пару пальцев, но я подавил его. Подобный демарш создал бы мне определенные проблемы. Скорее всего, меня бы отправили на эвтаназию прежде, чем успел вернуться Майк. Поэтому я взял в рот только один перец. Я знал, что мне сразу станет плохо, но еще я сознавал: расстройство пройдет довольно скоро, и тогда настанет сладкий миг возмездия. Это мне и требовалось. В конце концов, я всего лишь глупая собака, недостойная человеческого презрения, безмозглая скотина, чьи действия определяются телесными функциями. Одним словом, тупая псина.

Я внимательно наблюдал за ними во время ужина, поскольку хотел увидеть все своими глазами, разобраться в происходящем. «Близнецы» предложили Зое кусок курицы, залитой сливочным соусом. Они не знали, что Зоя любит куриные котлеты и никогда не ест их с соусом. Ей вообще не нравится постоянство в еде. Когда она отказалась от бобов, Триш спросила, не желает ли она банан. Зоя согласилась, и Триш нарезала ей банан. Зоя едва притронулась к нему, потому что нарезала его Триш неровно, а кроме того, на нем кое-где были коричневые точки. Такие бананы Зоя не ела. Дэнни резал ей бананы аккуратно, ровненькими дольками, предварительно счищая с них все пятнышки.

И повернулся же язык у этих посланцев зла — вы представляете себе таких родителей?! — сказать, будто они действуют в Зоиных интересах. Да они представления не имеют о том, как строится ее благополучие. Они даже не подумали спросить, почему она не съела банан. Они позволили ей выйти из-за стола фактически полуголодной. Дэнни в жизни бы подобного не допустил. Он бы приготовил еду, которая ей нравится, и позаботился, чтобы она наелась, поскольку пища ей нужна для роста.

Все время, пока следил за «близнецами», я продолжая негодовать, а в животе моем закипала грязная смесь.

Поздним вечером, когда пришло время выводить меня на двор, Максвелл открыл французскую дверь в задней части дома и завел свой обычный идиотический распев: «Давай, парень, давай быстрее».

Я не вышел из дома. Я посмотрел на него, подумал о его мерзких действиях, о том, как безжалостно он разрушает семью, рвет ткань наших жизней ради своих эгоистичных наглых целей, представил, какими гаденькими опекунчиками они станут для Зои. От этих мыслей я весь изогнулся, принял нужную стойку и наделал громадную вонючую жидкую кучу прямо там, в доме, на прекрасном дорогущем берберском ковре.

— Какого черта! — заорал Максвелл. — Плохой пес!

Я повернулся и бодро засеменил в Зоину комнату.

— Давай, парень. Давай быстрее, сволота, чисти коврик, — бросил я на ходу, но он, конечно же, меня не услышал.