Гонки с дьяволом

Она говорила несвязно, но искренне. Я заметил, что когда она кончила, на ее глазах появились слезы.

Она села, но ее место заняла Оксана.

— А ну, все те, кого освободили вместе со мной там, на лесной дороге, и те, кто остался жить только благодаря этому, встаньте! Вы тоже так думаете, как эта… эта…

— Шлюха! — донесся из зала чей-то мужской голос.

— Ну, отвечайте! — потребовала Оксана, — кто еще так думает?! Нет? Хорошо! Садитесь! А вы? — она обратилась к девчонкам из стационара, — вы тоже так думаете, как она? — Оксана кивнула в сторону Светки, — что «моя хата с краю»? А ну, встаньте и скажите всем, что пусть катится все к чертовой матери, лишь бы мне было хорошо, лишь бы меня не трогали. Чего молчите? Я же вас всех как облупленных знаю! У вас только… это самое на уме, так же, как и вашей Светки!

— Не забывайтесь! — Наталья встала и возмущенно вперила глаза в Оксану.

— Это не я, а вы забылись! Вы забыли, как вас подобрали на дороге с ребенком. Где бы вы сейчас были, где бы валялись сейчас ваши кости, растасканные голодными псами? И вы сейчас тихой сапой начинаете вести нечестную игру вместе со своим мужем!

Зал ахнул и зашумел.

— Что такое?! — Паскевич поднялся со своего места. — Я не понимаю?!

— А что здесь понимать? Зато я вас прекрасно понимаю! Стыдились бы! И с кем вы связались? С этой, — она презрительно указала пальцем на съежившуюся на своем месте Светку. — Тут правильно кто-то крикнул из зала! Шлюхой она была, шлюхой и осталась. Здесь Вера говорила, что ей стыдно сидеть рядом. Мне тоже стыдно! И от имени остального Трибуната я требую вывода ее из его состава. Что же касается вас, Александр Иванович, то скажу вам следующее: вы прекрасный хирург, мы все на вас молиться готовы, но ради бога, не лезьте в те дела, в которых ровно ничего не смыслите! Вам захотелось покомандовать? Ну, покрасовались в генеральской форме и хватит! Покомандовали бабским батальоном и хватит! Довольно! Зачем вам лезть в Президенты? Да не надо! Не надо! — пресекла она возражения Паскевича, — ваш «адъютант» оказался слишком болтлив!

Зал все больше и больше приходил в возбуждение.

— Дайте мне слово! — поднялся со своего места Олег Зубов, один из двоих трибунов.

Оксана сошла с трибуны, уступая ему место.

— Я тоже поддерживаю предложение Оксаны о замене Светки другой кандидатурой! Но я не об этом! Я, как вы знаете, — он обращался к ребятам, сидевшим на задних скамьях, — был в десанте на танке. Мы тогда потеряли пятерых раненых. А встретились с относительно небольшой группой. Я к чему это говорю? У меня лично не вызывает сомнения то, что бандитское гнездо надо, пока не поздно, придушить! Иначе они нас придушат! Но я хотел бы, чтобы операция была хорошо продумана. Надо считать. Мы имеем чуть больше пятидесяти человек, обученных обращению с оружием. Против нас будет, по крайней мере, двести. Это надо учитывать, чтобы не понести слишком большие потери. Но это вопрос тактики и я думаю, что наш командир, — он повернулся ко мне, — все учтет. Мы ему доверяем! Не так ли? — обратился он к залу.

Зал одобрительно зашумел.

— Что же касается самого принципа, то вот что я вам скажу. — Олег помолчал минуту, собираясь с мыслями, — тут вот Дубинина начала распространяться насчет того, что дескать, нельзя вмешиваться в чужие дела. Это вроде бы противоречит нашей демократии. Чушь собачья! Если и противоречит такое вмешательство чему-то, то, в первую очередь, интересам насильников и грабителей. Им, видите ли, очень удобно такое положение, когда их не трогают на основании принципа невмешательства во внутренние дела. Все беды прошлой цивилизации шли именно из-за этого принципа. Ведь какие красивые слова придумывали: свободу, дескать, нельзя установить насильственно. Скажите, а против кого применяется насилие? Против насильника! А всякое насилие против насильника — святое дело. Воздерживаться против такого насилия — значит помогать насильнику, ждать очереди, чтобы подвергнуться насилию. Насилие — это такая зараза, которую надо выжигать каленым железом до основания, не останавливаясь ни перед чем, жестоко, без всякого сострадания. Да так, что если кому-то взбрело в голову совершить насилие над человеком, чтобы только воспоминание о том, как карается такое насилие, заставило бы его покрыться холодным потом. Я думаю, нам не следует ждать весны или нападения на нас самих. Мы тогда можем оказаться в невыгодных условиях. И последнее. У нас демократия. Но демократией надо уметь пользоваться. Если под видом демократии и под ее покровом начинают плести заговоры, то это может закончиться тем, что от нашей демократии ничего не останется.

После Олега выступили еще двое ребят из наших бойцов, участвовавших в освобождении села. Они, в общем, говорили то же, что и Олег, добавив некоторые подробности из виденного.

Я тоже собрался было выступать, но меня опередил Паскевич. Он, не глядя ни на кого, подошел к трибуне и начал говорить дрожащим от волнения голосом: