Good Again (СИ)

Вряд ли этот поезд можно было назвать роскошным, но тут было все вполне себе чисто и опрятно, а главное — он вполне себе справлялся с задачей безопасной перевозки жителей Панема. И мне это купе импонировало больше, чем прежде виденные хоромы на колесах, отделанные медью и красным деревом. Еды в них подавали больше, чем кто-либо был в силах съесть, но все равно весь этот шик не мог облегчить участь тех двух пассажиров, которым светила жестокая расправа на глазах у всей страны.

Такие мысли темными призраками проносились в моей голове, пока я с тоской смотрел в окно поезда. Мы проезжали Дистрикт Одиннадцать, и я совсем не узнавал пейзажа за окном. Честно говоря, все, что я знал о лесе, я почерпнул у Китнисс во время наших вылазок на озеро, где она привыкла рыбачить. Прошлым летом мы ходили туда довольно часто, и я даже мог бы найти это озеро самостоятельно, но с тех пор уже столько воды утекло. Вот бы вернуться туда, когда снова станет тепло — я на это искренне рассчитывал. Это было священное для нас место: Китнисс оно связывало с давно потерянным отцом, он воплощался для нее здесь и в зарослях тростника, и в спрятанных на илистом озерном мелководье белесых клубнях — съедобной части растения, в честь которого ее назвали. Она открыла мне эту маленькую тайну, и с тех пор она стала и моей тоже, сплетаясь со множеством других незримых, но прочных нитей, которые нас связывали, делая счастливыми. В отличие от Игр, которые когда-то нас свели.

Но мне не дано было предугадать — увидимся ли мы с ней, когда станет тепло. В Двенадцатом уже чувствовалась оттепель, каких-то несколько недель, и будет настоящая весна. В прошлом году мы даже не отметили её День рождения — не нарочно, конечно, просто были слишком заняты, налаживая хотя б подобие нормальных отношений. В этом году я планировал это исправить, устроив ей гигантский праздничный сюрприз, и озеро тоже входило в мои планы. Теперь же я скорее всего буду вынужден снова пропустить и этот её день, и бог знает сколько всего ещё, а все потому, что не в состоянии контролировать свое альтер-эго**, мою темную сторону, которая терзает женщину, которую я люблю. Мысль о том, что мне еще так долго придется пробыть вдали от нее, давила на меня невыносимо, и настроение у меня было мрачнее некуда, я был на грани того, чтобы разрыдаться.

К чести Хеймитча надо сказать, что он ко мне не лез с разговорами. В нашей ситуации было столько неизвестных, что обсуждать ее, что-то планировать сейчас было бессмысленно. И в менее болезненный момент своей жизни я бы высоко ценил и его деликатность, и самопожертвование, ведь фактически он вновь и вновь пекся о моей благополучной будущности, и конца этому было не видать. Но раз уж мир решил встать с ног на голову и стряхнуть нас всех, как отыгравшие фигуры с шахматной доски, даже в нем я уже не мог обрести настоящей опоры.

Ритмичный перестук колес, мелькающие за окном пейзажи и мое все нарастающее унылое оцепенение заставляли меня все ощутимее клевать носом. Погружаясь в вязкую дремоту, я чувствовал спиной подушку на своем сидении, но ткань бытия уже истончалась, туманилась, и тут я увидал перед собой её, и на миг не усомнился в её реальности. Я и не думал сомневаться в присутствии здесь Китнисс — так оно и бывает, когда того, кого больше всего жаждешь видеть, на самом деле не может быть рядом. И если вдруг она появляется так близко — руку протяни — уже не хочется задавать лишних вопросов. Я сам был рад обманываться, лишь бы она была рядом.

На ней было желтое платье с узором из зеленых бабочек, тот самый летний наряд, который был на ней в тот день, когда я ей показывал свой едва только разбитый сад. Тонкие лямки обтягивали ее исполосованные шрамами плечи — теперь я знал, что эти шрамы были на ощупь словно лепестки цветов, когда я касался их губами, и они так сочетались с моими собственными. Она сидела теперь на месте Хеймитча, рассеянно водя тонким пальчиком по поверхности стола. Лицо было обращено к окну, и мне был виден лишь ее профиль. Меня охватил такой беспредельный восторг от её присутствия, что я не удержался, схватил ее беспокойную ладони и поднес к губам: поцеловал кисть, мягкое запястье, на котором билась синяя жилка, внезапно ощутив как сильно я по ней изголодался. Он так дивно пахла, что мне хотелось лишь одного: немедленно прижать ее к себе.

Я так был переполнен радостью, что оказался абсолютно не готов к тому зрелищу, которое предстало моим глазам, когда она медленно ко мне повернулась. Вся левая сторона ее лица была один сплошной кровоподтек, а глаз жутко заплыл. Она по-прежнему была в моих глазах невероятно прекрасна – всё, кроме лица. Я в изумлении уронил ее руку, взгляд затуманился внезапными слезами.