Good Again (СИ)

На следующее утро я собиралась на охоту: лук и стрелы уже были закинуты за плечо, а в сумке лежала тетрадь для записей. Телефонная сессия с Доктором Аврелием на этот раз была весьма продуктивной: он счел наш поход с Питом на озеро заметным прогрессом и посоветовал ввести подобные совместные прогулки в привычку: «Красота должна быть стержнем вашей жизни, а не чем-то второстепенным». Это звучало как цитата. Я даже задалась вопросом: он специально что ли заучивает такие фразочки, чтобы потом ими со мной делиться, но тут же пресекла такую мысль как второстепенную — в сравнении с тем важным, что в заключалось в его словах. Мне, кстати, сделали выволочку за то, что я на самом деле пока еще не сходила на охоту и не выполнила домашнего задания, так что я теперь была намерена это исправить. Пита я оставила в саду, и поцеловав его в щеку, ступила на тропинку, которая вела в лес.

Всё утро я была в приподнятом настроении, на ярком солнце новый день сиял всеми красками лета. От зноя меня обещала спасти прохладная тень лесистых холмов. И стоило мне углубится под сень деревьев, как кровь быстрее побежала у меня по жилам. Прежнюю Китнисс лес успокаивал, но я сегодня утром вовсе не была спокойной. Мне хотелось перемещаться и чувствовать движения своего тела. Я бежала по тропинке, которую помнила с детства, чувствуя хлещущие по лицу ветви и пытающиеся подставить мне подножку камни, но я была слишком проворной, чтобы им поддаваться. Ведь прежде я бегала по лесу на Играх ради спасения собственной жизни, жизни Руты и Пита. Но теперь все было по-другому. Теперь меня гнал вперед отнюдь не страх. Я больше ни от кого не убегала, не пыталась кого-то отыскать. Неслась вперед по лесу лишь для того, чтобы почувствовать как горят огнем мышцы, как напряженно стучит сердце. Чтобы ощутить, что я жива, и что на данный момент никто не желает лишить меня жизни.

Начав уставать, я замедлила свой бег, пытаясь восстановить дыхание. Я знала, что если от резкой остановки может неприятно закружиться голова, так что я двигалась трусцой, пока не убедилась, что я снова в порядке. В моей растрепанной косе запутались ошметки листьев, и я остановилась, чтобы переплести косу по новой. Оглядевшись, я поняла, что углубилась в лес сильнее, чем намеревалась. И медленно пошла обратно в сторону дома.

Добравшись до своей лесной чащи, я вновь почувствовала накатившую печаль. И чтобы отдохнуть после пробежки, я выбрала одно из крепких деревьев и уселась на его высокой ветке, озирая лесные дали. И увидела, наконец, все окружавшее меня в деталях: зеленую листву, уже просохшую от утренней росы, ярко-зеленый земной покров. Но я не была той же девушкой, что и раньше, находившей убежище среди этой природной красоты, теперь я ощущала себя чужой в родимом доме. И я ненавидела это ощущение. Доктор Аврелий велел мне делать то, что покажется правильным, и я осторожно спустилась с дерева и пошла дальше, вверх по холму. И в итоге оказалась на большой скале, где мы проводили с Гейлом столько времени, когда бывали в этих лесах вдвоем. Теперь же она напоминала мне о погребальном костре, в котором сгорело мое прошлое, и здесь я ощущала себя посторонней.

Во мне стала на медленном огне закипать ярость оттого, что и этому месту я больше не принадлежу. Чаша моих обид на эту безумную жизнь переполнилась, меня захлестнуло бешенство. Чем я все это заслужила? Чем все мы заслужили родиться в такое время и в таком месте, где человеческая жизнь почти не ценится, где каждого терзает вечный страх, что все стоящее в жизни может быть сметено и растоптано по чьей-то злобной прихоти. Почему такой светлый человек, как Прим, сгорел дотла лишь оттого, что некто обернул её природные инстинкты помогать слабым и раненым против неё самой? И почему мне теперь до конца жизни предстоит гадать, правда ли, что мой лучший друг, едва ли не единственный друг на свете, несет за это ответственность?

Усевшись на каменый уступ, я стала изливать душу на первую из множества чистых страниц своей тетради.

«Я по нему скучаю. Часть моей души умерла навсегда оттого, что теперь, думая о нем, я вспоминаю не его простую дружбу, надежное плечо и его преданность, а думаю о том, как он связан со смертью моей сестры. И я ужасно злюсь, что смерть и война так сильно нас обоих изменили, что, даже будь Прим все еще жива, мы никогда бы уже не смогли быть с ним прежними, потому что нас все равно бы разделила невыносимая боль утрат. Жатва однажды изменила весь ход нашей жизни, разбросав нас в две разные сторону, туда, где ни один из нас прежде не бывал. И если я не смогу с этим справиться, мне придется навсегда распрощаться с этими лесами».