Не в силах больше вынести того, как стали на меня давить эти стены, я бросила губку, которой орудовала, и молча быстро вышла из кухни, едва не задев по пути Сальную Сэй. Завернув за угол, я прижалась к стене в коридоре, я вдруг вся невольно задрожала и начала хватать ртом воздух. Я просто была не готова к подобной боли. Я едва могла вынести мою собственную боль. И что больше всего сводило меня с ума, ответственность за то, что с ним случилось, лежала на мне, а ведь я и так казнила себя по миллиону разных причин.
Я расслышала, как в ответ на что-то, что сказал Пит, Сальная Сэй зашептала:
— Не дури. Почему бы тебе не прийти снова завтра?
Пит вздохнул и тоже зашептал:
— Не знаю, нужно ли мне приходить. Может быть, я делаю все только хуже. Может, ей нужно больше времени.
— У нее и так уже было слишком много времени. Она и так вся извелась. Куда уж больше! — зашипела Сальная Сэй.
От мысли, что Пит больше не вернется, на меня напало дикое ужасное отчаяние. Его страдания выбивали меня из колеи, но я была все-таки скорее эгоистичной, чем мудрой, даже в таком сломленном состоянии. И от меня не укрылось, что я и дальше буду блуждать в этой чернильной мгле своего персонального ада, купаться в океане горя, который разольется еще шире, омывая нежное лицо Прим и черты всех прочих, в чьей смерти я себя винила, если он ко мне не вернется.
Ко мне? В Дистрикт Двенадцать, поправила я мысленно себя.
Они же все еще толковали обо мне. Прежняя Китнисс пришла бы я ярость, услышь она, как кто-то в ее присутствии говорит о ней в третьем лице, но то, что я уже съезжала с катушек, здорово подкорректировало мои представления и список того, что теперь могло меня задеть.
Я вернулась в кухню и обессилено села.
— Возвращайся завтра, — сказала я, не в силах контролировать дрожь в голосе.
Пит застенчиво на меня взглянул, неспешно вытирая последнюю тарелку, зная, что я их разговор подслушала. Он взвешивал каждое свое слово. Неужто ему кажется, что даже обычная беседа может расколотить меня на тысячу осколков?
— Конечно. Я принесу хлеба, — остроумно выдал он, ставя тарелку у раковины. В его голосе я различила улыбку, и в кухне как будто внезапно стало легче дышаться. Он смотрел на меня очень пристально, но напряжение его отпустило. Невидимая тяжесть стала сползать у него с плеч, когда он слегка сменил позу, и я тоже вздохнула по-новому, почувствовала живой импульс в мышцах, приятное стеснение, а следом расширение в груди. Словно я слишком долго пробыла под водой и израсходовала весь свой кислород, так что легкие уже горели. Но я вырвалась на поверхность, глотнула воздуха и не утонула. В груди еще саднит, но уже снова с облегчением могу дышать. Взглянув на него, я улыбнулась ему в ответ, и, одурманенная прекрасной синевой его светлых глаз, сумела выдавить:
— Здорово, потому что я буду ждать своего хлеба.
Что-то возле меня вдруг резко замерло, и, уверена, если бы я смогла взглянуть направо, увидела бы там Сальную Сэй, которая вылупилась на нас, на меня, с немым вопросом или же в шоке от моей неудачной попытки пошутить.
Наверное, не каждый день ей доводилось видеть человека, восставшего из мертвых.
========== Глава 3: Рассвет ==========
После того разговора на кухне Пит стал приходить каждое утро со свежим хлебом в руках. Он оставался на завтрак, перебрасывался остротами с Сальной Сэй и порой втягивал в застольную беседу и меня. Впрочем, я редко говорила что-либо значимое, разве что выдавливала самый короткий ответ или просто кивала или отрицательно мотала головой. Я выскальзывала из дома, чтобы поохотиться, и осваивалась с вновь утвердившимися привычками по вечерам принимать душ, а по утрам — завтракать чаще всего в нашей небольшой компании. Дни шли, и я постепенно стала выжидательно поглядывать в сторону лужайки не только поутру, перед завтраком, каждый звук или движение заставляли меня внутренне напрячься. Но когда за этими звуками ничего не следовало, я испытывала смутное разочарование, которое с каждым днем все нарастало.
Я исподтишка наблюдала за домом Пита, отмечала, чем он занят, сидя у того окна, которое глядело на дорогу: его дом виднелся на дальней стороне изрядно заросшей лужайки. Наши дома стояли в некотором отдалении друг от друга, их разделяли еще два дома и изгиб дороги, так что мне был виден лишь один его фасад и большой задний двор — такие были у всех домов в нашей Деревне Победителей. Слева же от моего дома находилось обиталище Хеймитча. И его лужайка была обильно унавожена гусиным пометом, потому что эти пернатые постоянно сбегали из загончика, который Хеймитч для них соорудил. Всего два месяца прошло, как он их завел, а все вокруг уже изгажено.