Good Again (СИ)

Отложив исписанные страницы, я посмотрела на него с призывом и тоской. Он все понял без слов и раскрыл мне объятья. Тихонько к нему прислонившись, я позволила ему себя укачивать, пока не иссяк бездонный колодец моих слез. И ночью мы тоже уже с ним не различались, мы как и прежде вместе противостояли таящимся в темноте кошмарам. Приблизив губы к самому его уху, я прошептала, что я больше не буду отталкивать его из-за вспышки гнева. Что я вела себя глупо. Что мне ужасно жаль. Так я дала ему свою первую клятву.

И его губы на моих губах свидетельствовали, что он её принял. Когда мы, наконец, уснули, даже кошмары старались обходить нас стороной.

***

За день до церемонии мы заявились к Хеймитчу. Сидя в его запущенной гостиной, мы обсуждали что нам завтра предстоит. Хотя большие экраны на площади будут транслировать церемонию весь день, нам было достаточно прийти только на ту ее часть, которая была намечена в Двенадцатом. А раз наш Дистрикт был по счету последним, мы могли бы остаться и послушать речь Президента Пэйлор. Пит пригласил Хеймитча пообедать завтра с нами перед всеми приготовлениями, и тот просто кивнул. И я осознала еще кое-что: как бы мы трое ни были теперь сломлены и изувечены, но все же мы теперь семья, и пройти через все это нам следует вместе. Мы с Питом молча прошествовали к себе. Мне следовало сделать кое-что еще. Позвонить своей матери.

— Побудь со мной, — попросила я.

Он кивнул и уселся рядом на кушетку в кабинете. С мамой я не говорила с того самого дня, как он вернулся в Двенадцатый. Набрав тогда ее номер и услышав ее голос я обнаружила, что один его тембр невероятным образом может поднять в моем воображении из руин маленький дом посреди Шлака. Еще я поняла: слушая ее, я все невольно жду, что в дверях вот-вот появится моя сестра — вот почему я никогда после матери не звонила. Ее голос возрождал к жизни призраков.

Она расспрашивала как мои дела, как я поживаю. Мне оставалось ответить, что хорошо — насколько это возможно с учетом обстоятельств. Пит со мной, мы с ним решаем проблемы по мере их поступления и ни о чем наперед не загадываем.

Поговорили мы и о церемонии — в Четвертом в ней примут участие Энни и ее маленький сын.

— У Энни ребенок? — вздохнула я от удивления. Пит взглянул на меня вопросительно, будто не веря своим ушам. — Он так и не узнал? — добавила я. Пит положил голову на руки, явно подавленный своими мыслями. Маленькое продолжение Финника. Мне оставалось лишь сглотнуть слезы — так это было грустно и прекрасно.

— Пожалуйста, пришли нам фотографию, сможешь? И Энни с Финником, если возможно, — я объяснила маме все про нашу книгу памяти, как эта идея выросла из нашего семейного справочника растений. И она согласилась все нам прислать. Сказала, как сильно нами гордится. Как хотела бы меня увидеть. Посмотрим, выдавила я, ведь пока мне не разрешают покидать Двенадцатый.

Представить себе при каких обстоятельствах она сама могла бы сюда приехать я так и не смогла, и почувствовала, что в сердце, и без того затопленного чувствами, что-то болезненно кольнуло. Но я постаралась держать себя в руках и поспешила окончить наш разговор, прежде, чем свалюсь в пропасть самобичевания и жалости к себе.

— Ребенок, — сказал Пит с благоговением в голосе.

И я кивнула, думая о том, насколько же безумны те, кто приносит новую жизнь в наш мир, наполненный жестокостью и злобой. Сама я никогда не отважусь — я была в этом уверена. Я постаралась заслониться в мыслях от нескрываемой тоски на лице Пита, и отвела взгляд, уставившись в окно.

***

Церемония обещала быть весьма торжественной. Умывшись так же тщательно, как прежде умывалась только перед каждой проклятой Жатвой, я так же, как тогда, заплела косу — теперь уже без посторонней помощи. Выбирая наряд к случаю, я остановилась на простеньком платье без рукавов с голубым кушаком. Такие у нас в Двенадцатом не носят, но не носили и в Капитолии. В этом платье было что-то вневременное, не относящееся к конкретному месту.

Свои шрамы я густо намазала кремом. Рубцы на шее и на руках будут видны, и хотя здесь, в Деревне Победителей, они меня и не заботили, мысль о том, что Сойка-пересмешница покажет миру свои отметины, меня смущала. Внезапно пришло в голову, что нам еще стоит порадоваться, что перед церемонией нас не осадила толпа телевизионщиков. Может, они научились уважать чужое личное пространство. А может, просто Хеймитч хитростью или еще как отмел все их попытки сунуть сюда свой нос. Пока я отложила платье в сторонку, чтобы надеть, когда придет пора.

Спустившись вниз, я застала Пита на кухне. На нем был фартук,и он поспешно перемещался от стола к плите, от плиты к кладовке и обратно, разом что-то помешивал и мыл посуду. Когда же я дотронулась до его плеча, от подскочил от неожиданности. Глаза его блестели как-то по-особенному, он явно пытался перекинуть на выпечку свое растущее внутреннее напряжение. Мне оставалось лишь его обнять, дав ему время расслабиться настолько, чтобы и он мог обнять меня в ответ. Подняв на него глаза, я сказала:

— Давай я все вымою. А ты заканчивай печь