Good Again (СИ)

— Нет, я больше не желаю это обсуждать. Я был такой дурак, Китнисс. Так много не знал. Хеймитч рассказал мне что с тобой творилось, когда меня лечили в Тринадцатом. Это я должен перед тобой извиняться за то, что был таким ослом. Давай забудем обо всем этом, чтобы это больше между нами не стояло, ладно? — умолял он.

Я вновь кивнула, вытирая слезы тыльной стороной ладони. Он же улыбнулся в ответ на этот жест и вновь меня поцеловал, и за поцелуем скрывалось еще одно смелое обещание. Вскоре он застонал и отпрянул, уже тяжело дыша.

— Я так долго тебя любил, что это стало такой же частью меня, как мое имя, — он снова с жаром прилип к моим губам, и я почувствовала, как мое тело ему отвечает. Мне снова хотелось, чтобы он оказался во мне, я была жадной, ведь мы так долго были с ним разлучены — и содержимое коробки снова мне об этом напомнило. Но, запечатлев на моих губах еще один долгий поцелуй, заставил меня встать с кровати.

— Пойдем, тебе нужно что-нибудь поесть, — сказал он, собираясь вставая и сам, тряхнув взлохмаченными светлыми кудрями и явно собираясь отпустить еще пару острот в мой адрес.

— Нет, — я снова притянула его к себе, состроив недовольную гримасу.

— Что значит «нет»? Ты что, не голодна? — Рассмеялся он.

— Нет, — ответила я.

— Ну, и чего ты тогда хочешь? — принялся он меня дразнить, прекрасно зная на самом деле что к чему.

Я ухмыльнулась, и взялась обеими руками за то, что не стала бы называть вслух — он был уже наполовину готов, и от моего захвата стал набухать еще быстрее.

Он схватил ртом воздух и весь напрягся.

— А ты ненасытная, знаешь ли, — затряс он головой, все еще улыбаясь.

— Я полагаю, это может сойти за терапию. Доктор Аврелий бы одобрил, — я начала поглаживать его, твердо, но, надеюсь, не слишком жестко.

Он весь напрягся, явно сбившись с мысли.

— Думаешь? Ладно, но я сделаю это только в целях поддержания твоего душевного здоровья, — и он поцеловал меня совсем иначе, глубоким, берущим за душу поцелуем. И пока я его ласкала, этот поцелуй преисполнился обещаний, которые, я знала, он непременно сдержит.

***

Вряд ли ненасытной можно было назвать только меня. Питу, как вскоре выяснилось, это определение тоже более чем подходило. Может, дело было в том, что нам было по восемнадцать, что мы сгорали от любви и располагали огромным количеством свободного времени, но факт, что несколько недель к ряду ночные кошмары не посещали нас вообще. А я уже и позабыла, как это бывает — когда закрываешь глаза, не ожидая увидеть во сне душераздирающих ужасов. Из дома мы выходили лишь по необходимости: чтобы возделать сад, накормить Хеймитча, добыть в лесу мяса, забрать посылку со станции. Мы все еще спали гораздо меньше, чем все нормальные люди. Но мы теперь не избегали, бодрствуя, встречи с призраками и переродками. Меня даже смущало то, с какой охотой я предавалась всем радостям физической любви. Впервые в жизни я начала осознавать, что значит быть молодой и безрассудной.

Но я все равно знала, что настанет время, когда горячка нашего безумия уляжется, и мне придется вновь столкнуться с моими прежними кошмарами. Все это было лишь отсрочкой, и я была счастлива принять её как бесценный дар, которым она на самом деле и была. Доктор Аврелий говорил со мной о благодарности, о том, как важно повернуть ход мыслей в новое русло, подумать о том, за что я могу быть признательна жизни, чтобы не зацикливаться только на потерях. Я была благодарна за то, что было у нас с Питом, и я всецело растворилась в этом.

Дело было не в моем обычном эгоизме. Может я и, как говорят эти мозгоправы-доктора «приземленная, чуждая трансцендентного*», но этот конкретный, физический способ демонстрировать свою привязанность мне идеально подходил. Я никогда не была склонна к сантиментам, скорее — к действиям, и эти действия имели очевидный результат. Пит даже внешне становился счастливее, даже сиял, хотя в моих глазах он и до этого сиял как солнце. А оттого, что я была тому причиной, он становился мне еще дороже. Когда он был таким, я переставала наконец себя ненавидеть, и это, в свою очередь, позволяло мне выражать свою любовь еще более спонтанно и открыто. Насколько я видела, мне это хорошо давалось, и это здорово повысило мою самооценку. Хеймитч когда-то говорил, что, проживи я хоть тысячу жизней, я все равно не заслужу такого парня, как Пит. Может, так оно и было, но я чувствовала, что хотя бы отчасти искупаю свою вину, любя его как следует.

Это было так хорошо. Невероятно хорошо. Когда лето стало клониться к концу, я снова отвела его на озеро. Теперь это озеро тоже было нашим, как были нашими и дом, и сад, и планы на будущее, которые мы стали постепенно строить.