Гоп-стоп, битте!

Михаэль не успел задремать. Его боковая полка почти закрывала окно. Он видел сквозь тонкую полоску стекла, как медленно-медленно наплывает серый перрон. Фальцетом пропели тормоза. Торопливо заскрипели по снегу шаги спешащих пассажиров.

— А как будет на немецком «трахаться»?

— Трах — это бумс.

— Вот мы ее щас и будем бумсать. — Блондин показал рукой в окно. — Ну-ка, убрали все пойло со стола, — приказал солдатам, — оставьте один бутыльмент, иначе она пить побоится. И в пиво водку, чтоб в пропорции один к одному, быстро зарядили, салабоны.

Он встал и резво пошел навстречу входящим пассажирам.

— Вот, сюда, сюда, красавица вы наша! — Блондин внес сумку. — Где желаете разместиться? Наверху или внизу? Внизу? Неправильно! Только наверх! — как о решенном деле сообщил приятной, пахнущей морозной свежестью хозяйке чемодана. — Неудобно залазить? А мы подсадим. Нас тут трое холостых неженатых, да вон еще один ограбленный иностранец, — ткнул пальцем в Михаэля, — неужели не справимся? Зато никто ночью на вас не усядется. Так ведь?

Необычайно деятельно и аккуратно для пьяного скрутил рулончиком матрац.

— Не беспокойтесь, мне всего шесть часов ехать.

Извлекла из сумки домашние тапочки, расстегнула молнии на сапогах. Присела. Наклонилась. Уперлась рукой в крутой подъем ноги, пытаясь снять тесную обувь.

Блондин упал на колени. Помог снять сапоги. Аккуратно поставил их рядышком. Одно голенище не хотело стоять — клонилось, падало. Он его усмирил, поставил вертикально и параллельно соседнему. Наклонился. Коротко поцеловал ей бедро, плотно затянутое в джинсы. Поднял глаза. Взглянул. Понял по выражению лица, что она не возмутилась. Встал с колен и спросил, торопясь, чтобы не дать ей возможность прокомментировать его поступок:

— Часто приходится ездить? — Сделал знак глазами солдатику. Тот понял и уступил место у окна.

— Почему вы так решили?

— По тапочкам и ваще.

— Ну, если ваще, то каждую сессию. Я на заочном педагогическом учусь.

— А в плацкартном веселее, чем в купейном?

Блондин открыл бутылку водки, и Михаэлю показалось, что он прочел во взгляде попутчика затаенную мрачность. Прочел и удивился этому обстоятельству.

— Веселее всего в общем вагоне, а главное, дешевле. — Она не удивилась, когда блондин пододвинул к ней стакан с водкой. — По какому случаю пьете? Транспортный алкоголизм?

— Обижаете. Вон у него сегодня день рождения, — показал пальцем на Михаэля, — а он с горя пить не хочет. Спускайся, пожалуйста, не заставляй девушку ждать. Сколько тебе стукнуло?

— Двадцать четыре. — Михаэль включился в игру и подсел к столу.

— Забыл тебя спросить, а в Омск-то зачем?

— У меня там друг детства немецкий в университете преподает.

— А где вы так хорошо русскому научились? — Девушка скользнула по нему взглядом, и Михаэль понял по ее тону, что не произвел на девушку ни малейшего впечатления.

— На факультете славистики.

— Вот, а теперь поучись у русских девушек пить водку. — Блондин поднял стакан. — Вернешься домой — расскажешь. Ваши так не умеют. Ну! За знакомство!

— Так мы еще не познакомились. — Девушка взяла стакан.

— После, после! Какое знакомство на трезвую голову. Взяли! — Поднял стакан, зорко следя за количеством убывающей жидкости в ее сосуде.

Девушка сделала большой глоток и хотела отставить стакан.

— До дна, до дна, чо тут пить-то? Похвастались перед немцем, а сами граммульку опрокинуть не можем? За державу обидно. — Блондин допил водку, и она последовала его примеру.

Запьянела резко и тяжело.

— Я так сегодня намерзлась! — Она поглощала еду с аппетитом, какой бывает после ожога слизистой желудка дрянной водкой.

— После первой и второй промежуток небольшой. — Блондин потянулся с бутылкой к ее стакану.

— Нет, я больше не буду. У меня язык заплетается.

— Позор! Позор! Позор всей нации! Давайте знакомиться. Сергей, — протянул он ей руку.

— Зина, — дотронулась до его кисти.

— А это Михаэль. Защитники отечества сами представятся.

Защитники не представились, зато перемигнулись и предложили выпить за знакомство.

— Нет, я больше не могу, — девушка закрыла стакан ладонью, — меня вырвет.

— Ни в жизнь! Пивцом запьем, и приживется как миленькая. Одну граммулечку. — Сергей убрал со стакана ее руку и плеснул действительно немного, на самое донышко. — Опозорились, конечно, перед Европой, но желание дамы — закон!

Она осушила стакан с непередаваемым отвращением и жадно запила целым стаканом пива.

— Ой, какое горькое!

Пиво, разведенное водкой, ударило в голову, оглушило и обмануло желудок. Пропало отвращение к спиртному, и утратился контроль. Она потягивала убойный ерш и пьянела на глазах. Понимала, что стала косноязычна, и сидела молча, стараясь казаться трезвой.

Сергей тоже запьянел и стал вульгарен. Он терял нить разговора, вскрикивал непонятное: «О, какой я ревнивый!» — откровенно хамил, осаживал себя: «Извини, что перебил», — хотя никого не перебивал. Анекдоты становились все соленее, взгляд — все сальнее.

Он смеялся громче и раньше других, и у Михаэля возникло стойкое желание уйти к себе на полку.

Не ушел. Сидел, исподтишка разглядывая пассажирку.