Гопакиада

Предчувствия не обманули. Дождавшись прибытия «Голубой Армии», Пилсудский, до тех пор не говоривший ни да, ни нет, разумеется, ввел ее в дело, пояснив пискнувшей было Европе, что все эти «украинцы — те же самые большевики, а если и нет, что что-то в этом роде». Началось избиение младенцев. «Идут целые группы и одинокие бойцы, — писал очевидец, — идут полями, огородами. Все одновременно бегут с оружием… Нет сил, чтобы это бегство задержать… Это паника, которая бывает на войне, это добровольное бегство с позиций, потеря всякой дисциплины». Описание, будем честны, истине вполне соответствующее. Хотя правда и то, что многие части УГА с поляками дрались не так, как с чешскими волонтерами и венгерскими постовыми, — зло, храбро, а подчас и успешно. Но исход всегда оказывался одним и тем же. Пилсудский и Галлер подгоняли события, стремясь полностью оккупировать Галицию и выйти к границам Румынии, поставив Антанту пред свершившимся фактом, а у ЗУНР уже не было денег даже на закупку боеприпасов — после потери бориславских нефтепромыслов на бюджете стоял жирный крест. Вопрос стоял о возможности удержать «временную столицу». И тем не менее галицкие генералы (как-никак австрийские капитаны, а то и полковники) духом не падали; командующий, генерал Михайло Омельянович-Павленко предложил президенту (вернее, уже диктатору!) красивый план. По его мысли, имело смысл бросить все, стянуть все части воедино, отойти в регион между Днестром и Карпатами, куда полякам было бы нелегко прорваться, и, имея за спиной относительно безопасных, враждебных Варшаве чехов, начать партизанскую войну.

Диктатор категорически отклонил план. В его понимании оказаться президентом без столицы было крайне, до упора, не престижно. В итоге, спасая престиж, перестал существовать Первый Корпус ГА, Второй Корпус угодил в «мешок», остатки Третьего ушли в Чехословакию, где были интернированы, а Тернополь 26 мая все равно пал, и у ЗУНР вообще не стало столицы, поскольку еще раньше польская армия, опираясь на помощь повстанцев, заняла Станислав и Галич, отрезав карпатскую группировку ГА от подразделений, прижатых к Днестру.

Вот тут-то в события, проявляя свое всегдашнее благородство, вмешался Бухарест, предъявивший диктатору без столицы ультимативное требование: официально признать аннексию Буковины и отдать под румынский контроль железные дороги. Естественно, диктатор отказался. Не менее естественно, румыны — параллельно уже обсуждавшие «буковинский вопрос» и с Пилсудским, который не возражал, — без предупреждения перейдя Днестр, заняли Коломыю и еще пару городов, разоружив и взяв в плен формирующееся пополнение ГА. Подобного не ждал никто. Началось несусветное дезертирство, правительство ЗУНР нырнуло в микроскопический городок Бучач, затаилось как мышка, а то, что еще именовало себя «Галицкой Армией», плотно застряло в «треугольнике смерти» (клочок земли между Збручем, Прутом и наступающими поляками). В такой бриллиантовой для Варшавы ситуации Галлер, полагая, что войны осталось еще дня на два, много на три, уехал справлять триумф в Краков, доверив подчиненным зарабатывать ордена и звания самостоятельно.

Бешенство батьки

В принципе, это и в самом деле был конец войне. Вмешательство румын, пискнуть себе бы не позволивших без позволения с Кэ д’Орсе и Даунинг-стрит, однозначно говорило о том, что Антанта, дорожа своим польским детищем, сдала, как говорил пан Пилсудский, «сущую несуразность в диких горах». Что помощи ждать неоткуда, разве что от УНР, но что такое Петлюра и каковы реально его возможности, — галичане уже хорошо понимали. Искать мира Петрушевичу предлагали и генералы, и министры, и диктатор уже не возражал, совсем наоборот, был готов хоть сейчас, так что все бы могло кончиться относительно красиво, будь Польша хотя бы чуть-чуть меньше Польшей.

Увы. Выдвинутые ей условия были предельно просты: полная капитуляция, никакой «ЗУНР» и суд над «лидерами сепаратистов», правда, с гарантией, что виселиц не будет. Требуй такое, скажем, немцы, кто знает, возможно, что-то бы и сладилось, но безропотно ложиться под «ляхов» было слишком уж западло. К тому же (ах, этот панский гонор!) Варшава, пытавшаяся откусить хоть что-то от кого угодно, в это время, не говоря уж о противостоянии Советам (для чего, в общем, и была вскормлена и взлелеяна), создала себе немалые сложности и с чехами, и — особенно — с Германией, в связи с чем была вынуждена перебросить немалые силы в Силезию, где могло серьезно полыхнуть.