Гóра

— Знай, Биной, — заговорил, наконец, Гора, — богиня, которой служу я, не придет ко мне воплощением красоты. Она там, где царят нищета и голод, страдания и унижения. В ее храме нет песен и цветов, на алтарь там льется человеческая кровь… Но я счастлив, я не встречу там никаких соблазнов. В ее храме нужно быть очень сильным, нужно быть стойким, быть готовым к самоотречению. В этом чувстве нет ничего сладостного, оно неотвратимо и неодолимо, оно жестоко и страшно и напоминает какой-то тяжкий стон, который ширится и растет и убивает чистые и тонкие звуки всех семи струн вины. И все же, когда я думаю о моей богине, сердце мое замирает — такую радость испытываю я, и мне кажется, что это чувство и есть настоящее человеческое счастье. Это — пляска жизни, это — стремление человека увидеть прекрасный образ нового в отблесках пламени жертвенного костра, сжигающего старое. На фоне кроваво-красного неба я вижу сияющее будущее моей страны, освобожденной от оков, я вижу его в свете разгорающейся зари. Послушай, это бьют барабаны в моем сердце!

И он приложил руку Биноя к своей груди.

— Гора, — сказал глубоко тронутый Биной, — я пойду с тобой до конца. Только прошу тебя — не давай мне сомневаться. Ведя меня, будь беспощаден, как сама судьба. У нас с тобой один путь, но у нас неравные силы.

— Да, по натуре мы разные люди, — ответил Гора, — но, познав высшую радость, мы не можем не стать одинаковыми. Братская любовь, которую испытываем мы друг к другу, окрепнет и свяжет нас навеки. А пока это не случится, нам не избежать размолвок и ссор. Они будут подстерегать нас на каждом шагу. Но настанет день, когда, позабыв все, что нас разъединяло, позабыв даже былую дружбу, мы встанем рядом плечом к плечу, объединенные единым порывом самоотречения, и в чистой радости этой минуты найдем смысл и высшую награду нашей дружбы.

— Да будет так! — сказал Биной, сжимая руку Горы.

— Но до тех пор тебе со многим придется мириться. Я должен быть деспотичен. Дружба ради дружбы не для нас. Мы не оскверним ее, стараясь сохранить любою ценой. Но, если нашей дружбе суждено распасться при столкновении с тем, другим чувством — пусть распадается! Только выдержав все испытания, она поистине оправдает свое назначение.

В это время послышались шаги. Обернувшись, они увидели Анондомойи. Она подошла и взяла Гору и Биноя за руки:

— Идите, идите спать.

— Нет, ма, мы не заснем, — в один голос ответили оба.

— Прекрасно заснете.

Анондомойи почти насильно привела их в комнату, уложила рядом в постель, потом закрыла дверь и, сев у изголовья кровати, стала обмахивать веером.

— Ма, — улыбнулся Биной, — мы все равно не заснем.

— Неужели? Посмотрим! — ответила Анондомойи. — Во всяком случае, я отсюда не уйду, а то вы опять начнете разговаривать.

Когда Гора и Биной наконец уснули, Анондомойи осторожно вышла из комнаты. Спускаясь по лестнице, она столкнулась с Мохимом.

— Не ходи туда, — остановила она его. — Они всю ночь проговорили, я насилу уложила их.

— Ого! Вот это дружба! А ты не знаешь, говорили они о свадьбе?

— Не знаю.

— И когда они наконец проснутся? Надо думать, что они разрешили этот вопрос, — задумчиво сказал Мохим. — Со свадьбой нужно торопиться, как бы что-нибудь потом не помешало.

Анондомойи улыбнулась:

— Ну, если они поспят немного, это не помешает свадьбе. Рано или поздно, но они проснутся.

Глава шестнадцатая

— Ты как — собираешься выдавать замуж Шучориту или нет? — спросила Бародашундори Пореша.

Пореш-бабу по привычке спокойно погладил свою седую бороду, потом мягко спросил:

— А где жених?

— Как где? Ведь решено же, что она выйдет за Пану-бабу. По крайней мере, так думаем мы все… да и Шучорита сама этого не отрицает.

— Но я не уверен, что Папу-бабу нравится Радхарани.

— Ты прекрасно знаешь, — возразила его супруга, — что я терпеть не могу подобных разговоров. Мы всегда относились к ней, как к родной дочери, но это еще не причина, чтобы она бог знает что о себе воображала. Раз уж она приглянулась такому умному и благочестивому человеку, как Пану-бабу, то пренебрегать этим нельзя. Моя Лабонне намного красивее ее, что бы ты там ни говорил, но и она, без всякого сомнения, выйдет замуж за человека, которого выберем мы, и никогда нас не ослушается. Если же ты будешь по-прежнему поощрять тщеславие Шучориты, нелегко нам будет выдать ее замуж.

Пореш-бабу ничего не ответил. Он давно уже избегал споров с женой, тем более если речь шла о Шучорите.

Шучорите было семь лет, когда, после рождения Шотиша, умерла ее мать. Потеряв жену, их отец, Рамшорон Халдар, вступил в «Брахмо Самадж», но вскоре, устав от враждебных выходок своих соседей, ревностно соблюдавших законы индуизма, вынужден был покинуть родные места и переселился в Дакку, где поступил на службу в почтовую контору. Там он познакомился и подружился с Порешем. Шучорита сразу же привязалась к Порешу, а потом и полюбила его, как родного отца.