Это был тур во всех отношениях примечательный. Караганда-Норильск. Три тысячи семьсот заключенных в пульмановских товарных вагонах. Мы прогромыхали через всю восточную часть Советского Союза до Красноярска. К составу прицепили и так называемый вагонзак, в котором везли особо опасный контингент. Меня, естественно, поместили в этот вагон. Думаю, из-за моих побегов, а может, Удодов приложил руку, в таком случае я приношу ему свою благодарность за то, что он избавил меня от ударов деревянным молотком по спине. В пульманах пересчитывали так. В вагон врывалась охрана, перекрывала его посередке и начинала пересчитывать заключенных, перегоняя их на свободную половину, при этом хоть раз да охаживала по спине молотком, прямое назначение которого простукивать снаружи стенки, - не вырезал ли кто доски изнутри. В вагонзаке пересчитывали прямо в купе, обходились без молотков... Везли нас, везли и привезли в енисейский распределитель. Сколько времени понадобилось на эту часть тура? Пара недель... Да, не больше. Здесь мы провели всего несколько дней, потом нас погрузили на огромную баржу "Путораку", ходившую на буксире до Таймыра. Через семнадцать суток прибыли на речной вокзал Дудинка, откуда нас отправили по узкоколейке в Норильск. Эх, сколькие проделали этот путь, сколькие полегли в эту мерзлую полярную землю... Займутся и этим когда-нибудь исследователи...
Наш контингент являл собой хорошо организованную, надежно законспирированную силу, исполненную бойцовского духа. Ценою забастовок, бунтов, жизней многих из нас мы добились "свободы в заключении" и именно по этой причине оказались в Заполярье. Нас привезли, распределили по разным лагерям и принялись "изучать" каждого в отдельности.
Тогда полуостров Таймыр был самостоятельной административной единицей со столицей Норильск. Тут добывались и обрабатывались различные полезные ископаемые. Правил полуостровом некий Зверев, полковник, наделенный неограниченной властью. Судите сами, он имел право освобождать заключенных! Вот только ни разу им почему-то не воспользовался. Период правления коммунистов в России отмечен дальновидностью и роковыми ошибками. Трудно сказать, почему вдруг бунтарский карагандинский контингент перебросили на полуостров Таймыр. Это было ошибкой, и большой, что в скором времени подтвердилось. Думаю, история ГУЛАГа еще не знала такого рабского послушания, какого добились от заключенных генералы и полковники Зверева. Для этих целей использовались суки и элементы, склонные к криминалу. Лагерная администрация назначала их комендантами, бригадирами, обслуживающим персоналом, поближе к кормушкам, - словом, наделяла их властью. К примеру, бригадир отбирал у членов своей бригады не только гроши, заработанные тяжелым трудом, но и посылки, получаемые из дому. Если кто шел против правил, верные "молотобойцы" вершили самосуд, чтоб неповадно было обкрадывать его величество бригадира. К слову сказать, среди бригадиров и прочих заправил были люди и порядочные, но если кто-нибудь из них нарушал заведенный порядок - прощай, благополучие, а может, и жизнь! В общем, рядовые заключенные работали, медленно угасали, а бригадиры занимались спортом и играли в карты, одаривая награбленным добром супружниц мужеского пола.
В это царство беспредела и насилия привезли нас, многонациональное, но прочное единство людей, поставивших перед собой цель поднять общее восстание рабов. Первый этап нашей борьбы предполагал достижение "свободы в заключении". Поскольку мы, по мнению лагерного начальства, были сплошь "отрицаловкой", то лучших педагогов, чем норильские бригадиры, для нашего исправления трудно было сыскать... Однако начальство просчиталось. Мы уже в карантине стали призывать лагерников к неповиновению, пропагандировать полученные в Караганде результаты. Наша деятельность превзошла ожидания. Пока нас распределяли по бригадам, основная масса уже была на нашей стороне. Поколебавшись, к нам примкнули и те из бригадиров, которых силой подчинили заведенному порядку. Были эксцессы, стычки, на кое-кого надели "деревянный бушлат". Лагеря очистились, вздохнули и мы, пришлые и местные.
Вот как неумно распорядились чекисты: болезнь переросла в эпидемию. Что говорить, время и без нас внесло бы изменения в Горлаг, или Горный лагерь.
Мы прибыли в Норильск в сентябре. Через шесть месяцев великий вождь отправился на тот свет. Его соратники, как видно, понимали, что перемены необходимы, но какие? Вероятно, по этому поводу начались раздоры, и чекисты пребывали в растерянности. Неразбериха в верхах отразилась и на лагерной жизни. Похоже, никто не мог решить: усилить или ослабить режим. Сверху, надо думать, указаний тоже не спустили, иначе не посмели бы ослушаться! Словом, все пошло на самотек, можно подумать, нам специально предоставили свободу.