Гора Орлиная

Он постучал в знакомое окно, еле освещенное огоньком коптилки. Голубовато-белая занавеска приподнялась, и Николай увидел смутное в полутьме, чуть испуганное, чуть растерянное красивое лицо Лены. Она припала к стеклу и, напряженно всматриваясь в темноту, улыбнулась, отпрянула от окна…

Николай остановился посреди комнаты, бросил на стул шапку, притянул к себе Лену, прижал к заснеженному полушубку.

Прижатая щекой к холодной опушке полушубка, Лена чувствовала себя неловко в сильных объятиях и все больше пугалась того, что Николай молчит. Он взял ее за плечи, заглянул в глаза, умоляя, проговорил:

— Не гони, слышишь… К тебе пришел… У тебя останусь, Ленок!

— Как же это так? — Лена вздрогнула. — Как же так?

— Так вот… пришел и останусь…

Она отвела его руки, отступила.

— Да как же это? — повторила она растерянно.

Николай коснулся ее щек холодными руками.

— Пришел к тебе… не гони…

Она расстегнула его полушубок, провела рукой по груди, словно пересчитывала пуговицы гимнастерки.

— Опять горе, Коля?

— Опять, — признался он и склонил голову.

— У меня тоже горе. Аркадий третий месяц в госпитале. Не знаю — радоваться, не знаю — нет.

— Аркадий? А что с ним такое?

— Тяжелое ранение…

— Аркадий… — повторил Николай в раздумье. — Аркадий молодой. У молодого заживет. А вот у меня не заживет…

Он снова притянул Лену к себе, поцеловал в волосы.

— Помнишь, как мы с тобою впервые встретились… Давняя у нас дружба. Ни к кому не пошел, к тебе пошел… Ты понимаешь это?

— Понимаю, — едва слышно проговорила она.

— Шел и думал: «Была бы моей женой…»

— Коля, ты можешь сделать со мной, что хочешь, я покорюсь, не обижусь.

— Разве я за этим пришел к тебе? — он оттолкнул ее. — За этим?

Она пробормотала:

— Прости… обидели тебя, выпил, вспомнил…

Николай бросился к двери, Лена схватила его за рукав, заговорила, сдерживая слезы:

— Не ходи, слышишь? Никуда не ходи… Расскажи, успокойся, тогда пойдешь…

Он рванул руку, выбежал в коридор. Она догнала его, подала шапку. Глядя ему вслед, горестно подумала: «Что она с ним делает, проклятая! Такого бы только любить… Придет еще раз — не отпущу!»

Перебежав улицу, Николай зашагал твердо, быстро, словно и не было хмеля.

Куда ему теперь? Куда?

Только в цех, в свою каморку, на диван, под солдатское одеяло. Больше некуда.

На пустыре, по которому он шел, начинало вьюжить, хлестать снегом по щекам. Николай свернул в узкую улочку, спасаясь от пощечин метели… Впереди шла женщина. Она оглянулась, замедлила шаг, весело окликнула:

— А вы что по нашей улице ходите?

Вглядываясь в моложавое, подведенное, подрумяненное морозом и помадой лицо, Николай узнал: «Девчонка из планового отдела».

— Вас ищу! — ответил он грубовато, со смехом.

— Очень рада! — сказала она кокетливо. — Заходите! Мой дом — вот он. Если меня ищете…

— И зайду! — с веселой угрозой проговорил Николай. Он вспомнил, что ее зовут Лелей, что о ней ходит слава добросердечной девицы. «И черт с ним! Все равно никому не нужен!» — зло подумал он и спросил: — А чем угощать будете?

— Не беспокойтесь…

Пробираясь ранним утром по тесной и еще пустынной улочке, Николай чувствовал себя противно. Было и досадно, и больно, и обидно за себя. Вот случилось… А зачем? От этого не стало легче. И все — Надя, все она…

Постарался забыть об одном — встревожило другое: целых двенадцать часов не был он в цехе… Война, железный план, каждую минуту может появиться директор, спросить… Пропал начальник сборки! И где пропал?! Чем занимался в такое время, о чем думал?

Он провел рукой по заросшему лицу, наклонился, схватил горсть снега. «Умоюсь хоть так», — подумал он, растирая лицо. Мутные холодные капли попадали в рукава полушубка, леденели, отрезвляли… Жадно, по-ребячьи, проглотил он комок свежего снега…

Вытерев руки о полы полушубка, зашагал к заводу, посветлевший, но еще неспокойный. Временами пробирала дрожь. Припомнились первые дни жизни в Кремнегорске. Тогда тоже было волнение и тоже было не ясно, что будет завтра. Боязнь этого завтра неодолимо тянула в цех. Только там, в беспокойном и напряженном труде, мог он обрести спокойствие. Все остальное зависит от этого.

На улице прошагали курсанты учебной танковой части. Николай невольно ускорил шаг. Издалека, со стороны танкодрома, ясно донеслись усиленные в морозном утреннем воздухе выстрелы: шло испытание бронекорпусов. Николай зашагал еще быстрее.

Навстречу ему, пересекая заводскую площадь, бежала женщина с ребенком на руках. Полусонный, закутанный в белый платок, прячась от холода у матери на плече, ребенок плакал и толкал ее ногами в живот.

— Замолчи, сынок! — успокаивала мать. — Не плачь, говорю, а то я сама зареву… И так опаздываем.

Только теперь Николай узнал Фаню Егорову. Вот она вся: платок сбился, рыжий хохолок запорошен снегом, щеки мокрые, красные — от снега или от слез, валенки с мужней ноги… Николаю почему-то стало стыдно, он рванулся к ней, крикнул:

— Куда ты, Фаня?

— На смену, Николай Павлович, куда же? — не то улыбаясь, не то плача ответила она и побежала дальше.

— С мальчонкой? — крикнул вдогонку Николай.

— Его в сад надо, а я и так опаздываю…