Гора Орлиная

— Девочка? Хорошо, — проговорил Николай, но так, что сестра поняла: ждал сына.

— Дочка спит сейчас, а жену вы можете посмотреть. Пройдите налево вдоль стены, третье окно от крыльца. Посмотрите. А посылочку давайте сюда.

Николай уже забыл о своих свертках. Он неловко передал их сестре, а сам спрыгнул с крыльца и побежал к третьему окну. Николай вспомнил это окно. На мгновение потемнел день. Он испугался этого затмения, сжал кулаки до боли и постарался уверить себя: это было другое окно, где-то далеко, совсем не здесь…

Окно оказалось довольно высоко над землей. Но потому, что нижний косяк его был захватан многими руками, а внизу, на выступе фундамента, заметен был след от многих ног — небольшая выемка в цементе, Николай понял, как надо действовать: быстро поставил в нее ногу и, подпрыгнув, ухватился за косяк.

Он не думал, что увидит так близко лицо Нади.

Николай даже отпрянул от окна. Лицо Нади было незнакомо-бледно, но все же с улыбкой. Она кивнула ему и что-то сказала, но слов он не расслышал и подумал, что ему будет трудно о чем-либо говорить, и сказал очень громко:

— Здравствуй, Надя! — и потом тихо: — Милая… — И снова громко: — Как себя чувствуешь? Я люблю тебя! Ты слышишь?

Она недоуменно, растерянно улыбалась, шевелила губами.

Он не мог ничего разобрать, но не спрашивал, боясь, что ей будет трудно напрягаться, потом почему-то сказал:

— Это ничего, что девочка, ничего…

В окне показалась дежурная сестра и махнула Николаю. Он понял, что свидание кончилось, и спрыгнул на траву.

Только тут, еще раз вспомнив бескровное лицо Нади, незнакомое, но все-таки с тем любимым локоном, с тем же темным пятнышком миловидности, он почувствовал в глазах своих слезы, постоял в раздумье, глянул на яркое небо и пошел в сторону завода. Вскоре он был уже на одном из склонов Орлиной горы и увидел сразу весь город, с громадными сооружениями, с молодыми деревьями и понял, что вся его жизнь, все лучшее, что было у него в жизни, связано с этим городом. Он торопливо побежал вниз, к троллейбусу, стараясь скорее попасть на заводскую улицу.

Ветер ударил ему в лицо, остановил на мгновение, и Николай радостно окинул все вокруг. «Как хорошо, как хорошо! Неужели когда-нибудь я не буду видеть всего этого? Нет, нет, не может быть! Это вечно!» — подумал он и снова побежал.

Весь день и всю ночь Николай пробыл в цехе, а на рассвете вышел на заводский двор, осмотрелся, подошел к огромной груде железного лома, к пробитой в боях, искореженной огнем стали, выбрал станину танка, присел покурить, похлопал рукой по броне, проговорил:

— Перельем, переделаем!

…Похудевшая, но по-прежнему здоровая, сильная, как никогда счастливая, Надя шла вдоль коксовой батареи. Свой пятнадцатый она узнала сразу. Его нельзя было не заметить еще и потому, что он стоял не двигаясь.

Надя спрыгнула с фундамента и пошла по колее, кивая встречным рабочим и заглядываясь на оконца кабин коксовыталкивателей. Она торопилась, боясь, что ее машина уйдет, но пятнадцатый по-прежнему стоял на месте: теперь он мешал уже двигающемуся соседнему. Надя поняла, что случилась поломка, пошла еще быстрее и, остановившись у подножия машины, крикнула:

— Галина, что там?

В окошке никто не показался. Надя поднялась по железным ступенькам. Девушка-машинист оглянулась на стук ее шагов. Лицо у девушки было красное от долгого наклона над контроллером. Но оно покраснело еще более — уже от смущения. Не отпуская отполированной до блеска ручки контроллера, она сказала:

— Наверно, контакты не в порядке.

Инженеру, да еще в прошлом машинисту, да еще бывшему хозяину этой машины, Галина не могла ответить неопределенно, не назвав предполагаемой причины аварии.

— Контакты, наверно, — повторила она.

— А ну-ка, пусти…

Галина отошла, и Надя стала пробовать рычаг управления, может быть, не столько для того, чтобы проверить контакты, сколько для того, чтобы дать себе время подумать: где же, если не здесь, возможна поломка? Она принялась возиться у механизма, а Галина стояла сзади нее с тем беспомощным видом, в котором выражается не только неуверенность, но и неопределенность положения: неизвестно, что делать — помогать ли советами или молчать. Галине было лет двадцать. Краснощекая, с крупными чертами, она была из тех девушек, которые полны здоровья и молодости, делают все понятное быстро и не раздумывая, а над непонятным готовы думать, упершись руками в бока, по-мужски. Сперва она следила за движениями Нади, а потом стала разглядывать ее фигуру, прическу, волосы, воротничок платья, думая о том, что у нее тоже может быть такое же платье, такой же воротничок, но таких волос никогда не будет… Она не заметила, как прошло время, и даже вздрогнула от толчка двинувшейся машины.

— Ой, уже готово!