Гораций Уолпол. Замок Отранто

ным и греховным угодничеством перед сильными мира сего. Вот уж поистине: благо государства зависит от того, будет ли у вашей светлости сын! Небо насмехается над близорукими расчетами человека. Мог ли еще вчера утром чей-либо род сравниться с великим, процветающим домом Манфреда? А где теперь юный Конрад? Я чту ваши слезы, князь, но не хочу останавливать их: пусть они текут! Они больше весят в глазах Господа и больше могут способствовать благу ваших подданных, нежели брак, основанный на плотской страсти или на политическом расчете, союз, который никогда не мог бы принести счастье. Скипетр, перешедший от рода Альфонсо к вашему роду, не может быть сохранен союзом, которого никогда не допустит Церковь. Если волей Всевышнего предначертано исчезновение имени Манфреда, примиритесь, государь, с этим непререкаемым решением; тогда вы заслужите себе венец нетленный. Пойдемте же, ваша светлость, — печаль ваша для меня отрадна, — вернемся к княгине: она не осведомлена о ваших намерениях, да и я ведь тоже не имел в виду ничего, кроме как предостеречь вас. Вы видели, с каким кротким терпением, с какой стойкостью, порожденной ее любовью к вам, она слушала наш разговор и отказалась слушать далее, когда вина ваша могла полностью открыться ей. Я знаю, что она жаждет прижать вас к своей груди, и заверяю вас, что чувства ее к вам неизменны.

— Отец мой, — сказал князь, — вы неверно толкуете мое раскаяние. Я искренне чту добродетели Ипполиты; я считаю ее святой и хотел бы, чтобы узы, связующие нас, принесли исцеление моей душе; но увы, почтенный отец, вы не знаете самых мучительных терзаний моей совести: порой у меня закрадываются сомнения в законности нашего союза: Ипполита — моя родственница в четвертом колене! Правда, нам была дана диспенса-ция; но, кроме этого, мне стало известно, что она была ранее помолвлена с другим. Вот что лежит камнем у меня на сердце! Незаконность нашего брака и является, как я думаю, причиной постигшей меня Божьей кары, то есть смерти Конрада! Облегчите же мою совесть, снимите с нее это тяжкое бремя: расторгните наш брак и завершите тем самым угодное Богу преображение моей души, которое уже началось благодаря вашим благочестивым увещаниям.

Мучительная боль пронзила сердце монаха, когда он увидел, какую уловку измыслил коварный князь. Он дрожал за Ипполиту, чувствуя, что судьба ее решена; и он боялся того, что Манфред, утратив надежду на возвращение Изабеллы, но столь же нетерпеливо желая приобрести наследника, обратит свои взоры на другую женщину, которая, возможно, в противность Изабелле, не устоит перед таким соблазном, как высокое положение Манфреда. Некоторое время святой отец пребывал в размышлении. Наконец, придя к мысли, что единственная надежда состоит в затяжке дела, он решил, что самым разумным будет не дать Манфреду окончательно отчаяться в возможности заполучить обратно Изабеллу. Что же касается ее самой, то монах был уверен, что из отвращения к Манфреду и любви к Ипполите она будет следовать ему во всем до тех пор, пока Церковь не обрушит громы своего осуждения на задуманный князем развод. Приняв такой план, отец Джером, будто бы сильно встревоженный сомнениями Манфреда, сказал наконец:

— Ваша светлость, я подумал над тем, что вы мне сейчас открыли, и, если действительно истинной причиной испытываемого вами резкого отчуждения от добродетельной супруги вашей является неспокойная совесть, избави меня Бог от того, чтобы я еще больше ожесточил ваше сердце. Церковь — это прощающая мать; поведайте ей о своих горестях; она одна может пролить бальзам утешения в вашу душу, и либо она успокоит вашу совесть, либо признает, после тщательного изучения, основательность ваших сомнений и освободит вас от уз этого брака, тем самым дозволяя вам законным образом продолжить свой род. В последнем случае, если возможно будет получить согласие госпожи Изабеллы…

Тут Манфред, обрадовавшись этому внезапному обороту дела, решил, что добрый старик переубежден его хитроумными доводами или же был поначалу так запальчив только для виду, и снова принялся сыпать щедрые посулы на тот случай, если отец Джером, поразмыслив еще, поможет осуществлению его планов. Благоразумный монах не стал разочаровывать его, хотя был исполнен твердой решимости противостоять его намерениям, а не содействовать им.

— Поскольку мы теперь достигли обоюдного понимания, — сказал в заключение Манфред, — я надеюсь, отец мой, что вы не откажетесь ответить мне на один вопрос: кто этот юноша, которого я обнаружил в подземелье? Он, по-видимому, причастен к побегу Изабеллы. Скажите мне правду: он ее любовник? Или он наперсник какого-то третьего лица, пылающего страстью к Изабелле? Мне часто казалось, что Изабелла равнодушна к моему сыну; теперь у меня в памяти всплывает тысяча обстоятельств, подтверждающих это подозрение. Она сама настолько сознавала это, что во время нашего разговора с ней в галерее опередила мои подозрения и стала оправдываться от возможного обвинения в холодности к Конраду.